если б еще ее болван папенька перестал упорствовать… Впрочем, там видно будет. – Он усмехнулся и, беспечно насвистывая, отправился кружным путем назад к дому.
3
После этого разговора минуло несколько месяцев. Пришла и зима, которой так ждали одни и которую так не желали другие. Алексей Иванович отлучался по делу из полка и только что вернулся назад. Положение он нашел все таким же: Маша была влюблена в него, а батюшка ее – напротив, гусара не пожаловал. Алексей говорил с Михаилом Федоровичем и просил у него руки дочери, но получил решительный отказ. Более того, Михаил Федорович после говорил с Машей и самым настоятельным образом рекомендовал ей, да что там, он просто запретил ей и думать о ротмистре Ловиче! Маша не показала, как она огорчена, но сердце ее разрывалось на части от горя.
Меж тем близилось Рождество. До него оставалось не более двух недель. Михаил Федорович ждал из столицы приезда своего сына Дмитрия. Также ожидалось и скорое прибытие князя Никиты. С каждым днем неотвратимые события все приближались и приближались. И Маша, скрепя сердце, все чаще задумывалась о том, что надо уж на что-нибудь решиться, и, видно, скоро распрощается она с родными местами навсегда. Она не сомневалась ни минуты, что вскоре Алексей Иванович предложит ей то самое крайнее средство – побег, от которого несколько месяцев назад он так решительно отговаривал ее. Но теперь-то, зная, что он может потерять ее навсегда, он непременно все устроит.
Тем временем пост подходил к концу, и перед самым праздником Михаил Федорович решил с дочерью посетить монастырскую службу. Маша охотно согласилась, надеясь, что благолепие большого храма и торжественное служение, столь отличное от служения в их маленькой деревенской церковке, помогут ей укрепить свое сердце. А быть может, смягчат сердце ее батюшки.
Отец с дочерью, не мешкая долго, собрались в путь. Ехать им предстояло недалеко. Михаил Федорович велел заложить сани, и они вдвоем, сопровождаемые лишь кучером и лакеем, отправились за пять верст в *-ский монастырь. Весь день провели Михаил Федорович с Машей в святом месте. Оба молились, да все об одном: оба просили Машеньке счастья. Но каждый на свой лад.
Вечером Глебовы собрались домой. Погода стояла тихая, ясная. Звезды ровным светом сияли на небе, молодой месяц освещал зимнюю дорогу, легкая поземка вилась под копытами лошадей. Отец с дочерью молча сидели в санях, укрытые медвежьей полостью да шалями до самых глаз. Погода хоть и была тихой, но при быстрой езде поднимался такой холодный ветер, что жалил открытое лицо. Говорить также не было никакой возможности. Одна только радость – ехать было по снегу легко: полозья скользили покойно, ладно.
Немного погодя, как отъехали они от монастыря версты на две, поднялся злой ветер. Снег взвился вокруг, закружил, звезды и месяц пропали из глаз. Словом, началась самая настоящая метель. Первое время ни Маша, ни батюшка ее сильно не испугались, но когда лошади встали и стало понятно, что дальше они не пойдут, тогда настало время по-настоящему встревожиться. Кучер с лакеем заставили лошадей пройти еще несколько вперед, но потом оба обернулись к Михаилу Федоровичу и один прокричал, что сбились они, видно, с пути.
– Да погоняй, погоняй! – кричал сквозь ветер Михаил Федорович.
– Но! Пошел, пошел! – Лакей слез с саней и, ухватив коренного под уздцы, пытался вести его вперед.
Тут Маша испугалась.
«Боже! – думала она про себя. – Неужто мы тут замерзнем? А как же…»
Тут мысли ее обрывались от страха, и она, вцепившись в края саней, все смотрела вперед, на лошадей, которые с трудом передвигали ноги в снегу.
Михаил Федорович соскочил с саней и побежал к лошадям. Бог ведает, о чем он думал тогда: о том ли, что вот перед ним и перед его дочерью замаячил страшный призрак… Себя не жаль, но дитя…
Ветер был настолько сильным, что теплая шуба не спасала уже от холода. Лошади все еще шли из последних сил. Вдруг вдали, сквозь буран, путники заметили лес.
– Что это за лес может быть, Аким? – прокричал Михаил Федорович кучеру.
– Не знаю, барин! – крикнул тот в ответ. – Должно, незнакомый какой-то… У нас-то по дороге лесу никакого нет…
– Может, это роща наша? – крикнул лакей.
– Да роща с другой стороны, дурень, – ответил Аким. – Туда ли править, барин?
– Не знаю. – Михаил Федорович и в самом деле не знал, что делать далее.
Маша сидела в санях, и вдруг ей показалось, что со стороны леса, который она тоже увидела, движутся какие-то тени. Право, трудно было за пургой углядеть что-либо, но это определенно кто-то был там, за снегом. Похоже, собаки…
– Волки, барин, волки! – закричал не своим голосом Аким.
– Ах ты, напасть какая, – пробормотал Михаил Федорович.
И ведь как на грех ружьецо он с собой только одно взял. Он посмотрел на дочь. Та сидела ни жива ни мертва. Замерзшая, испуганная.
– Эх! – Михаил Федорович ринулся к саням, выхватил ружье и стал с той стороны, что была ближе к волкам.
– Господи, Царица Небесная Матушка, – бормотал Аким. – Пронеси Господи…
Маша, увидев отца с ружьем, закричала и хотела было слезть с саней. Но тот приказал Акиму взобраться на сани и удерживать барышню.
– Нет, нет! – зарыдала девушка. – Папенька!
«Мы погибнем! Господи! Спаси, сохрани!» – девушка принялась молиться про себя. Глаза свои она не отрывала от отца, который готов был дорого продать свою жизнь и жизни своей дочери и слуг.
Михаил Федорович твердо стоял перед санями, и, когда первый волк показался вблизи, он выстрелил и сразил зверя наповал. За первым зверем показался еще один. Михаил Федорович убил и этого.
«Сколько же их там?» – вертелось у него в голове.
Ружье теперь следовало перезарядить, а сделать это было очень трудно. Он замерз, руки плохо его слушались. И, когда показался следующий зверь он решил, что все: нипочем не успеть ему выстрелить.
Маша, видя, что отец ее замешкался, оттолкнула Акима и выскочила из саней. Девушка вовсе не понимала, что делает, только страх ее за родителя был так велик, что не могла она усидеть на месте!
– Что ты делаешь?! Уйди, уйди! – крикнул Михаил Федорович.
– Батюшка! – Маша кинулась к отцу и обняла его.
Тем временем зверь приблизился к ним вплотную. Глаза его горели, пасть оскалилась. Лошади, которых до сей поры сдерживали лакей да кучер, забились и ринулись в сторону. Волк замешкался, и тут послышался выстрел и зверь упал. Михаил Федорович, державший уцепившуюся за него Машу, изумленно поднял голову и увидел, что незаметно за бураном с другой стороны к ним приблизились всадники. Их было трое, и один из них сразил наповал волка.
– Слава Богу! – крикнул Михаил Федорович дочери. – Мы, кажется, спасены!
– Спасены, – шепнула Маша еле слышно.
Она обернулась и увидела троих человек верхами, один из которых, по виду дворянин, держал навесу ружье. Сопровождавшие его, одетые в крестьянские тулупы, имели ружья за спиной. Дворянин и один из мужиков тут же спешились, кинув поводья в руки третьего.
– Вы целы? – спросил у Глебова тот, что стрелял, стараясь перекричать ветер.
– Да, благодарение небу и вам!
– А ваша спутница?
Михаил Федорович глянул на дочь. Та еще держалась на ногах, но пережитый страх вот-вот должен был отнять у нее последние силы. Маша повисла на руках у отца и едва не рыдала.
– Позвольте!…
Незнакомец подошел к Глебову и подхватил Машу на руки. Сделал он это легко, будто ни усталость, ни
