Вокзал был слабо освещен. Мы стали отыскивать какую-нибудь телегу, чтобы доехать до деревни. Но телеги не было на станции ни одной. Няня уже готова была переночевать в гостинице, как вдруг ее кто-то окликнул.
Мы обернулись. Перед нами стоял маленький, седенький старичок.
— Ах, Кузьмич, здравствуй, — обрадовалась няня.
— Здравствуй, здравствуй, Грунюшка! Меня за тобой и прислали, как, значит, получили писульку-то, так меня твоя мать и подрядила ехать за вами.
— А, значит, письмо дошло?
— Вчерась еще принесли… Давай вещи-то, родимый, — крикнул мужичок насильщику и, взяв от него багаж, положил его в телегу.
Потом он подложил сена под сиденье и помог нам взобраться.
— Это сосед наш, Катенька, — пояснила мне няня, когда телега загрохотала по улицам городишки.
Мне очень хотелось спать, и я легла на дно телеги. Няня прикрыла меня большим платком, но уснуть я не могла, так как слишком сильно трясло на мостовой. Мужичок повернулся к нам и, поминутно подгоняя лошадку, рассказывал няне о их деревенском житье-бытье.
Пока мы ехали по городу, я не чувствовала ничего, кроме желания спать, но вот выехали в поле, а потом в лес, где меня охватило чувство страха… Я смотрела на большие деревья, которые размахивали ветвями, точно громадными, длинными руками: тень от них ложилась темными пятнами на дорогу. Мне было жутко. Я вспомнила мамину сказку, где в таком же лесу маленький мальчик, ехавший с отцом, видел лесного царя и его страшных дочерей.
— Тебе холодно, Катенька? — заботливо осведомилась няня, видя, что я все время озираюсь по сторонам.
— Нет, нянечка, мне страшно! — призналась я.
— Страшно? — удивился Кузьмич. — Что ты, барышня! У нас тут тихо, в добрый час сказать! Я не раз в лесу этом был и даже волка не встретил.
Слова доброго мужика успокоили меня, и всю остальную дорогу я проспала крепким сном.
Я проснулась от толчка… Телега остановилась у крылечка небольшой избы. Няня целовалась с какою-то старухой и держала за руку маленького белобрысого мальчугана — моего ровесника.
— Катенька, Катенька, — обернулась она ко мне. — Кузьмич, сними барышню с телеги.
Кузьмич осторожно поставил меня на землю.
— Здравствуй, барышня! — сказала мне старуха и погладила меня по голове своей грубой, мозолистой рукой.
— А вот и мой Ванюшка! — радостно сказала няня, подталкивая ко мне толстого карапуза в красной рубашке.
— Ванюшка, здоровайся с барышней, — приказала она сынишке.
Мальчик смотрел на меня букой.
Я протянула ему руку, но он не двигался. У него была грязная рожица и белая как лен голова.
— А где же Василий, Федор и Маша? — спросила няня у своей старухи-матери.
— На поле, родная! Пашут… К полудню вернутся… Пойдем-кось в горницу… Устали, чай?
И старуха повела нас в избу. Я с удивлением рассматривала большую комнату с лавками по стенам, с киотом, полным образов, в углу, со столом и большой печкою.
Я никогда не была в избе, и все здесь меня удивляло. Комната была отгорожена ситцевой занавеской, а наверху были какие-то страшные палки.
Няня сказала, что это палати, где спать.
Мне стало грустно… жаль было старой милой квартирки. Здесь все было такое чужое, незнакомое…
Мать мужа няни — совсем седая старуха — показалась мне очень строгой… Она недружелюбно поглядывала на меня и, наконец, спросила:
— А когда же ты, Грунюшка, повезешь барышню к ихним родным?
— Как только придет письмо оттуда, — ответила няня, — мы и тронемся.
В двенадцать часов старуха стала собирать обед, говоря, что скоро вернутся с поля муж моей няни и ее брат Федор с женой Марьей. Я тем временем освободила бедного Мишку из корзинки. Он выпрыгнул, встряхнулся и презабавно стал оглядываться, не узнавая нового места.
— Да ты никак с кошкой еще? — не совсем любезно проговорила нянина свекровь.
— Нельзя было оставить, Катенькин любимчик ведь это! — не спуская с рук своего сынишки, оправдывалась няня.
— Что ж, экую невидаль и к дяденьке потащите? — спросила меня старуха.
Я ничего не ответила. Я начинала ее бояться.
Наконец, к обеду явились муж няни, загорелый мужик с черной бородой, и ее брат Федор с женой.
Все они очень обрадовались няне, громко разговаривали, смеялись, шутили со мной, и рассматривали меня, как невиданного зверька.
Мне было очень грустно. Когда няня придвинула ко мне тарелку со щами (они все ели из общей миски), из глаз моих полились слезы.
— Что ты, Катенька, голубушка? — беспокоилась няня, обнимая меня.
— По маменьке, знать, затосковала, сердечная, — печально улыбнулась Марья, и сразу ее ласка облегчила мое горе.
'Она добрая', — подумала я и крепко прижалась к моей няне.
Около меня сел молчаливый Ванюшка, нянин сынок, и все время не сводил с меня своих любопытных глаз. После обеда, щей и каши, все разошлись на работу. Няня помогла свекрови мыть посуду, и мне дали полотенце перетирать деревянные ложки и ножи.
В этот вечер, ложась спать на новом месте, на одной постели с няней, я долго и горячо молилась за упокой души моей дорогой мамочки.
Я уже неделю жила в деревне.
Нянина семья полюбила меня, называла меня Катенькой, а не барышней, Ванюшка не дичился меня, а устроил для моей Лили колыбельку из щепочек. Марья, приходя с поля, не раз приносила мне то ландыш, то подснежник.
Одна старая Ирина — свекровь няни — никак не могла, казалось, привыкнуть ни ко мне, ни к моему Мишке. С моим приездом она уступила мне свою широкую постель, где спала за ситцевой занавеской с Ванюшкой, и это ей не понравилось. От грубой деревенской пищи я было разболелась, и меня возили к доктору в соседний город.
— Ишь, белоручка, — ворчала старуха, — ну, да ладно, привыкнешь, не велика птица.
И я понемногу привыкла. Правда, я постоянно думала и плакала о маме, долго беседовала с Лили о том, как нам будет тяжело жить у чужих, но все-таки я мало-помалу освоилась и помогала чем могла в хозяйстве: мела горницу, собирала на стол, мыла горшки и посуду и даже научилась ставить самовар.
— Ай да Катенька — молодец! — хвалила меня няня, и я вся сияла.
Мне не хотелось быть белоручкой — и вот однажды я, когда не было няни, сняла сапоги и чулки и стала пробовать ходить босиком по двору.
— Что ты, Катя? — удивился Ванюшка.
— Хочу привыкать ходить по-деревенски, — ответила я.
Мелкие камешки и сучья впивались мне в ноги. Кое-где даже выступили капельки крови.
А Ванюшка все смеялся надо мною, пока не вернулась няня.
