'Лучше всего упасть!' — подумалось мне. Я с размаху бросилась на траву и… проснулась.
— Вставай, дитятко, вставай бедная! Умаялась!
Я открыла глаза и увидела старого, седого, высокого мужичка с длинной белой бородой.
'Колдун!' — подумала я и уже готова была бежать без оглядки, но старик поспешил успокоить меня.
— Не бойся, ягодка! Ишь, ведь испужалась, сердешная! Заблудилась чай?
— Кто вы? — спросила я, немного успокоившись.
— Я дед Сысой, лесной сторож! А ты за кого же меня приняла, барышня?
Мне было стыдно признаться, что я приняла лесного сторожа за колдуна, и ничего не ответила.
Дедушка Сысой расспросил меня, как я попала в лес и откуда. Я рассказала ему все и попросила поскорее проводить в деревню, чтобы успокоить няню.
— Да знаешь ли, барышня, что твоя деревня ой-ой как далеко, — покачал головой Сысой, — и теперь ты не сможешь дойти. Переночуй-кось у меня в избушке, а завтра я отведу тебя с Богом.
Нечего было делать — пришлось ночевать в лесу в маленькой сторожке деда Сысоя. До его жилья было близко. Избушка была скрыта деревьями, и по огоньку, мелькавшему в окошке, мы нашли ее.
Комнатка показалась мне крошечной, но я так устала, что была рада хоть такому жилью.
Дедушка Сысой налил в глиняную чашку горячих щей и, отрезав два больших ломтя черного хлеба, позвал меня ужинать. Черный хлеб и горячие щи очень понравились мне. Я порядочно проголодалась и поела с большим аппетитом. Помолясь Богу, Сысой устроил мне на лавке постель из своего кафтана и одеяла, а сам полез на лежанку.
Я долго не могла уснуть, пугаясь крика совы и разных лесных звуков.
Утром, с восходом солнца, старик разбудил меня, и мы тотчас же пустились в дорогу.
Чем ближе подходила я к деревне, тем больше волновалась за няню. Бедняжка, верно, все слезы выплакала, когда узнала о пропаже своей маленькой Кати. Уже у самой опушки леса встретили мы Василия и Федора, искавших меня целую ночь. Они не подозревали, что я могла уйти так далеко и ночевать у Сысоя, жившего чуть не за десять верст отсюда. Добрые люди очень обрадовались мне. Няня, оказывается, плакала и не спала целую ночь.
— И Ванюшке досталось, что недоглядел, — рассказывали мне.
Няня издали увидела меня и, смеясь и плача, бросилась со всех ног навстречу…
— Уж больше ни на шаг не отпущу, Катенька: ахти, грех какой! — говорила она, покрывая меня поцелуями.
Мишка бросился ко мне и стал ластиться у моих ног. Ирина и та взглянула ласковее… А Марья дала припрятанный для меня паточный леденец. Все благодарили Сысоя и угощали его в избе чем Бог послал. Тут только я вспомнила о кукле.
Боже мой, Лили! Моя бедная Лили осталась у ручья в лесу — сторожить мою корзиночку с земляникой.
— Что с тобой, Катенька, о чем ты? — спросила няня, видя, что я собираюсь плакать.
— Ах, няня, я забыла в лесу мою Лили!
— Это куклу-то! — засмеялись мужички. — Да пусть останется у дедушки Сысоя погостить на вольном воздухе.
Они шутили, не подозревая, как мне жаль моей Лили. Ее мне подарила мама.
Прошла неделя с моего приключения в лесу. Как-то утром няня принесла мне письмо, полученное от дяди. Он ждал меня к себе и очень обрадовался, что у его дочери будет новая подруга.
'Я думаю, что ты, Катя, очень похожа на свою маму, с которой мы были так дружны! Приезжай скорее, мы все ждем тебя'.
Так заканчивалось письмо дяди.
— Едем, едем, нянечка! — запрыгала я от радости.
— Поедем-то мы поедем, Катенька, да только не сейчас; вот сенокосы подходят, и матушка просит меня остаться помочь им в уборке сена. А там и наш праздник храмовой поспеет и надо будет сходить на богомолье в город, там и ярмарка три дня бывает! — пояснила мне няня.
Я никогда не была на ярмарке и даже обрадовалась. Мне немного жаль было расстаться с деревней, я успела привыкнуть к Марье и белобрысому Ванюше.
Дяди и тети кузины Лизочки я еще не знала, а здесь мне все было знакомо: вот почему я не огорчилась особенно отложенным отъездом.
Одно меня печалило: постоянное ворчание Ирины… Я заметила, что строптивая старуха очень любит своего маленького внука и неохотно отпускает его от себя даже в школу.
У меня между игрушками была припрятана моя старая азбука, по которой мамочка учила меня читать.
Как-то вечером я показала ее Ванюше. Он увидел книжку с картинками и сказал, что по такой-то легче учиться, нежели в школе.
— Хочешь я тебя научу? — предложила я.
— Ты-то? — недоверчиво покачал он головою. — Ты разве учительница?
Усадив его в огороде между грядками капусты, я стала водить пальцем по странице и называть ему буквы. Их Ваня выучил еще в школе, и мне оставалось самое трудное — выучить его складам.
Склады подвигались медленнее. Ваня старался до поту и скоро сложил слова: баба, мама и вода.
Мы уже принимались за слово «изба», как вдруг послышалось мычание возвратившегося стада, и Буренка заглянула через плетень огорода.
— На сегодня довольно, а завтра будем еще учиться, — сказала я и, чтобы подбодрить моего ученика, прибавила: — Как ты выучишься читать — я подарю тебе эту книжку.
Ванюшка так обрадовался, что сам торопил меня садиться за книжку. Ирина очень довольна была нашими занятиями и смотрела на меня гораздо ласковее.
— Не балует парнишка! С ребятами не дерется, и то хорошо! — говорила она и даже погладила меня как-то по голове.
Наступили сенокосы. Мы с Ваней с утра побежали в поле, где уже работали «старшие». Я едва узнала няню в сарафане и платочке.
— Нянечка, какая ты смешная! — крикнула я ей еще издали. — Зачем ты так оделась?
— Жарко, Катенька, да и в городском платье косить неудобно.
Я села на полянку и смотрела, как красиво ложилась высокая, зеленая трава под косами работников. Они косили без отдыха, изредка только кто-нибудь из баб подходил покормить и покачать ребенка, спавшего тут же на сене, или испить квасу, принесенного ребятишками из деревни.
— Катя, Катя, беги сюда, беги скорее, — кричала мне няня, отошедшая довольно далеко.
Я кинулась к ней взапуски с Ванюшей.
— Тише, дети, тише, не растопчите! — остановила нас няня, закрывая собою что-то лежащее в траве.
— Что это там, нянечка? — я сгорала от любопытства.
