— А который из них барон?
— Да вон тот, чернявый. — Женщина указала на мужчину лет тридцати пяти.
— Как его зовут?
— Барон Вольф фон Литке.
— Природный немец? — Агния вгляделась в лицо, в котором, как ей представилось, не было ровно ничего немецкого.
— Да какое там… — возбужденно прошептала Серафина. — Только имя… Хотя кто знает? Может, и немец, только на немца вовсе не похож — ни лицом, ни характером, — подтвердила она предположения Агнии.
В этот момент барон поднял лицо от карт и насмешливо сверкнул глазами на своего визави. Агния подумала, что красавцем его никак нельзя назвать, однако был он столь обаятелен, что даже она, которая открыто последние месяца три заявляла Серафине, будто презирает всех мужчин, не могла устоять и не признать за ним особое преимущество.
— Щедрый… Не мелочный… Денег не считает… Веселый… Во хмелю буен, — шептала тем временем Серафина, перемежая свои слова крупными паузами. — И я думаю, что он шулер.
— Что? — изумилась девушка.
— А что? Ты что ж думаешь, все тут честно играют?
— А разве нет?
— Ну может, кто и честно, — протянула Серафина. — Утверждать наверное не стану, однако… — Она замолчала. — Что тут у меня обманывают — не шутка, а вот что в благородных гостиных благородные господа шулерничают, так вот то диво…
Игра пошла дальше. Надо сказать, что Агния разбиралась в картах и весьма хорошо умела играть в эту игру — в преферанс, которым не брезговал ее папенька и которого не терпела маменька. А посему довольно часто долгими зимними вечерами папенька, они с сестрицей и Савельич, старый дядька Егор Петровича Каверина, сиживали за преферансом. И ежели по началу преимущество было за игроками более старшими, то после верх стала брать Агния, да так ловко, что Егор Петрович только диву давался. Агния насторожила уши и услыхала знакомые восклицания:
— Шестерная в бубнах!
— Большой мизер!
И все такое прочее в том же духе. Агния, неволею привлеченная завораживающим зрелищем игры, будто в забытьи, вышла из-за портьеры и стала наблюдать, как и прочие девицы, бывшие в зале. Наконец, когда все кинули карты, а один из игроков, схватившись за голову, закричал:
— Опять! Опять сел! О-о… «Без» на семи!
— Извольте заплатить, — с усмешкой кивнул ему другой.
Агния перевела дух.
— Что же, господа, кто еще желает сделать ставку? — бархатным голосом спросил барон, взял в руки новую колоду и обвел присутствующих взглядом.
Глаза его скользнули и по Агнии, но, не остановившись, проследовали далее.
После того как господа проиграли каждый кряду по нескольку тысяч, никто не желал рисковать. Но, однако, и прекращать игру не хотелось. Игра сродни болезни, пока последнего не спустишь — ведь не уйдешь. Сдержанный ропот был ему ответом, и этот ропот нельзя было принять ни за согласие, ни за отказ.
— Что же? — продолжал меж тем барон, кинув колоду на стол. — Или имеете опасения? Тогда, быть может, дама пожелает сыграть? — При этих словах он медленно обернулся к Агнии, которую он уж давно заприметил, как она стояла в дверях и наблюдала за игрой.
Агния вздрогнула и не нашлась, что сказать.
— Так что? — Барон подошел к ней и с изысканной вежливостью поклонился. — Есть ли у вас что поставить?
Его красивые темные глаза блеснули усмешкой и только тут девушка осознала, какой магической силой может обладать взгляд по-настоящему обаятельного мужчины. Он взял ее за руку и подвел к столу. Сопротивляться было не только бессмысленно, но и просто глупо и некрасиво.
— Не желаете ли поставить себя? — криво ухмыльнулся один из игроков, который только что жался у стола, не решаясь сделать ставку.
— Что-то я никогда не видел эту девицу у мадам, — услышала Агния шепот за своей спиной. — Да и одета она…
— Кажется, речь шла об игре. — Барон обернулся и кинул взгляд на шептунов. Те замолчали.
Барон посмотрел на Агнию и, сжав ей руку, мягко улыбнулся.
— Так что за ставка? — выкрикнул тот, что продулся только что и все кричал «„без“ на семи». — Дамочка желает на себя сыграть? Но тут вроде игра серьезная…
— Нет, себя я поставить не желаю. — Агния неожиданно усмехнулась в ответ и решительно подошла к столу. — Но ставку сделаю хорошую. — Она лишь приметила одобрительный взгляд барона, верно угадавшего ее настроение.
Агния подошла к столу и села на любезно отодвинутый для нее тут же бароном стул. Гордо подняв голову, она твердо и с усмешкой оглядела игроков и, слегка наклонив голову, сняла с шеи медальон. Это была единственная ее дорогая вещь — золотой медальон, украшенный несколькими рубинами, подарок бабушки. Единственная ценность, что захватила она с собой из дому. Горделиво, с поистине королевской грацией и уверенностью, свойственной лишь очень избранным, она, словно явилась au jeu de la Reine [3] в Версале, кинула медальон на стол и спросила:
— Что же, кто ответит?
Игроки замерли. Барон в немом восхищении воззрился на нее, Серафина, стоявшая за портьерой, ахнула и прикрыла рот ладонью, девицы вытянули шеи и уставились на стол и на Агнию.
— Что же? — спросила она, тонко улыбнувшись.
— Я отвечу, — барон опомнился первым.
Он подошел к своему месту сел за него и достал пачку купюр.
— Здесь двадцать тысяч. Вы согласны так оценить свой кулон?
— Да, — милостиво кивнула головой Агния.
— А вы, господа? — барон оборотился к остальным игрокам.
— Что же… — протянул один из игроков, — можно и ответить.
— Да, — согласился еще один.
— Тогда… играем, не так ли? — Барон посмотрел на нее.
— Играем… Десятерная.
— Мизер.
— Шестерная.
— Семерная без козырей. Игра пошла.
…Перед Агнией лежали карты — она выиграла. Выиграла! Ее кулон, которым она так безрассудно, так безумно рискнула! И несколько тысяч сверху!..
Агния подняла голову и посмотрела на барона, ожидая увидеть гнев и растерянность и, быть может, устыдиться собственной смелости. Но барон — странное дело — улыбался, в отличие от остальных игроков, которые, плюнув, поднялись из-за стола и переключились на девиц. Да, он улыбался, будто для него проиграть свои двадцать тысяч ничего не стоило! А впрочем, Серафина говорила, что он же богач, этот будто бы остзейский барон.
— Это была мастерская игра, — произнес он, — и я надеюсь, что мы будем неоднократно иметь радость видеть вас за зеленым сукном.
— Вот еще не хватало! — воскликнул только что проигравший ей господин.
— Хабрович, вы на редкость нелюбезны! — обернулся к нему барон. — Разве можно говорить так о даме?
— О такой даме, которая выигрывает у тебя в один присест двадцать тысяч — можно! — решительно заявил Хабрович и отошел от стола, не желая далее связываться с бароном.
— А признайтесь, вы нарочно усадили ее за стол, — вдруг начал другой проигравший. — Она ваша
