Черная богиня

его язык. Через четыре года я свободно заговорил на этом языке.

– А потом?

– Шесть месяцев не было дождя, – Домбоно недобро усмехнулся. – А потом как заладят ливни на три недели, и наши поля расцвели вновь.

– И это через четыре года! – в ужасе прошептал Савельев.

– Что такое четыре зимы? Мы думаем в иных масштабах, – жестко отрезал Домбоно. – Вы ведь тоже не вечны… Кстати, по-меройски вы объясняетесь вполне сносно.

– Хотя и изучал его много больше, чем четыре зимы, – пробормотал Савельев.

– Спрашивается, для чего? – жрец был безжалостен.

– Наверное, для того чтобы понравиться богу дождя, – покаянно развел руками Павел.

…Все жрецы-лекари Мерое были заняты день и ночь, невыносимый зной буквально разрушал людей. Воды в резервуарах становилось все меньше, она превращалась в источник болезней для всего населения – по краям чаш оставался красноватый осадок. Простонародье Мерое уже начинало болеть. Но далеко не всегда стремилось попасть в «больницу».

На всей растительности в садах прекрасного города, на сикиморах, окаймлявших улицы, лежала удушливая пыль. Зеленые изгороди из тамарисков и других растений походили на истонченные скелеты; даже в лучших частях города пешие люди поднимали густые облака пыли; если же по раскаленной дороге проезжала колесница или телега, за ними следовал такой громадный столб серой пыли, что люди закрывали рот и глаза. Город постепенно превращался в немую, безотрадную пустыню. Каждый дом походил на раскаленную печь, и даже купание не приносило прохлады. Зреющие финики на деревьях стали покрываться наростами. Зараза настигала все живое, и тревога Домбоно возрастала. Верховный жрец становился все более раздражительным и угрюмым. Нет, он ничего не имел против Савельева, но сейчас просто не мог отвечать ему иначе…

Больница Мерое оказалась широким каменным домом, примыкавшим к храмовым постройкам. Что, собственно, и неудивительно, ведь жрецы как раз и были лекарями. Вероятно, в Мерое жили очень здоровые люди, большинство палат пустовало, коридоры стонали от одиночества. Пара мероиток-сиделок, испугавшись, бросилась прочь, едва заметив Савельева.

– Да не очень сейчас все здоровы, – вздохнул Домбоно. – Но нас, жрецов, и нашу больницу боятся.

В большом помещении, в центре которого стоял пустой стол, их уже ждали остальные жрецы-лекари. Молча, враждебно глядели они на чужеземца. На них так же, как и на Домбоно, были длинные, расшитые золотом одеяния, а на головах остроконечные колпаки с вышитыми змейками – символами мудрости.

– Ничего себе, операционная! – почти восторженно воскликнул Савельев, вымучивая улыбку. – И вся команда скальпеля и зажима! Как и у нас! Когда появляется главврач, за тошнотворно-белыми халатами больного уже не видно, – он обернулся к Домбоно. – Считайте, что впечатлили меня. Только где же кандидат в больные?

– Появится, – в голосе Домбоно прозвучали жесткие нотки, – вы увидите, как мы оперируем. Все готово. Мы покажем, на что способны мероиты.

Дверь громко хлопнула. В проеме появилась деревянная кровать на колесиках. Под одеялом с вышивкой солярных мотивов лежало нагое тело – юная женщина, испуганно поглядывающая на незнакомого белокожего человека. Хорошенькое, совсем еще детское личико покрывала нездоровая желтизна.

– Мы будем вырезать из ее тела мешочек, что совершенно забился камнями… – голосом профессора в учебной аудитории оповестил Домбоно Павла. Савельев вздрогнул, чувствуя, как побежали по лицу капельки холодного пота. В глазах молоденькой женщины плескался дикий страх.

– Домбоно, вы же сошли с ума! Вы окончательно рехнулись, бесповоротно! Вы не можете ее оперировать!

– Сейчас вы все сами увидите, – решительно махнул рукой Домбоно. Кровать подкатили к широкому «операционному» столу. – Мерое – земля чудес…

Глава 10 ТАЙНЫ ЧЕРНЫХ ФАРАОНОВ. Продолжение

… Как же я ненавижу больницы.

В тот день, придя к Саньке, я чувствовал себя совершенно беспомощным.

Медсестра покачала головой с отравленными гидроперитом кудряшками и поджала тонкие, бескровные губы.

– С цветами нельзя, – наморщила она уныло-длинный нос. – Мне очень жаль, но с цветами никак нельзя.

Я внимательно посмотрел сначала на нее, потом на букет.

– Но ведь это всего лишь цветы.

– Сожалею, – повторила медсестра. – Но для меня это в первую очередь переносчики инфекции. Подождите, я принесу вазу, и мы оставим их здесь, – и схватив цветы, она бросилась куда-то по коридору.

Рядом со мной открылась дверь. Я вскинул глаза на санитара, катившего инвалидное кресло-каталку. В кресле сидел, весь скрючившись, мужчина моего возраста. Он смотрел по сторонам и ничего не видел, его взгляд уходил в пустоту. Больной был опутан тонюсенькими проводками, обвившимися вокруг его тела щупальцами техногенного спрута.

– Вы родственник этой девушки?

Я вздрогнул. Рядом со мной стояла медсестра с убитыми гидроперитом волосами и смотрела с уничижительным пренебрежением. Я даже не слышал, как она вернулась.

– Нет… скорее, друг.

– Вы можете навестить ее в среду или в пятницу.

– Но послушайте…

– Да, да, да, – хмыкнула милая представительница класса белых халатов и нетерпеливо взмахнула рукой. – На полчаса я вас пущу, но не дольше. В виде исключения. Идемте, – и мы пошли по одинокому, отвратительно зимнему коридору. – Вы случаем не простужены? – мимоходом уточнила медсестра. – Горло не болит?

– Н-нет.

Медсестра замерла на мгновение, оглядела меня с ног до головы, словно надеялась, что случайный чих или кашель выдаст меня с головой.

– Ладно, – проворчала она, наконец, и дернула на себя дверь. – Иначе я бы вас и не пустила.

Честно говоря, я страшно боялся заходить в палату №14. Что я увижу здесь? Отмеченную печатью болезни юную женщину, которая дорога мне, или изуродованного раком и химиотерапией человека-монстра?

Кожа Саньки была белее снега.

Она спала и не слышала, как я вошел. Ее глаза тонули в озерах черных кругов, нос неестественно заострился. Я с силой подавил полустон-полувсхлип, прекрасно понимая, что все это означает. Тонкая, светло-голубая хлопчатобумажная косынка, покрывавшая голову Саньки, сбилась в сторону, обнажая ее голову, на которой больше не росли непокорные волосы.

Я не знаю, сколько просидел у кровати Саньки. Законы времени в этой палате уже не имели никакой юридической силы. Я просто сидел, держа Александру за руку, и смотрел, впитывал в себя то, как она спит.

Где-то очень далеко от нас осторожно открылась дверь, и знакомая медсестра просунула в щель голову. Она ничего не сказала, только постучала по циферблату китайских роллексов.

И я ушел.

Я ненавижу больницы…

Савельев устало оглядел операционную древней как мир Мерое.

…Чудеса начались с наркоза. Два жреца-лекаря – наверное, это были ассистенты, поскольку их причудливые головные уборы были прошиты не золотыми нитями, а серебряными, – переложили больную на