развитую мускулатуру которых не могла скрыть даже одежда, и короткой стрижке на военный манер. Несмотря на кружевные манжеты, подметающие стол, я разглядел белые полоски шрамов, боевой вязью покрывавшие кисти его рук. История поединков выглядела ничуть не короче, чем моя собственная. Позади коренастого, на спинке кресла, висела перевязь со шпагой и кинжалом. Клинки были с открытыми гардами, что давало больше свободы руке фехтовальщика, позволяя делать сложные перехваты и активней работать запястьями, но одновременно лишало пальцы и кисти дополнительной защиты.
Это не просто опытный боец, не завзятый дуэлянт. Нет!
Более опасная и хищная рыба.
Профессиональный убийца на страже интересов семейства.
Едва мы с Генри вошли, мужчина в малиновом камзоле поднял взгляд. На графа он почти не обратил внимания. Только едва заметно кивнул, да чуть приподнял уголки губ в приветственной улыбке. Другое дело я. Меня обладатель малинового камзола буквально пронзил взглядом. Внимательные глаза высокородного убийцы обежали меня с ног до головы: сняли мерку с ширины моих плеч, объема грудной клетки, величины роста, длины рук и ног. Этот взгляд был одновременно предупреждением и угрозой: не нравится? попробуй это озвучь!
Я опустил глаза, отказываясь принимать вызов.
Пятеро господ.
Плюс прислуга – две служанки (одну из которых, Герду, я уже видел) и подтянутый седовласый мужчина в расшитой серебром ливрее, по виду не то дворецкий, не то мажордом.
Восемь человек.
Плюс повар на кухне. Плюс садовник, который непременно должен ухаживать за садом, явно в запустении не пребывающем. Конечно, это может быть наемный работник, но лучше посчитать его сразу, чтобы не ошибиться. Плюс привратник. И, наконец, плюс таинственная личность – Жан-Половинчик.
Итого двенадцать человек.
Двенадцать трупов, если придется брать особняк штурмом.
– Генри, – улыбнулась Лота. – Ты, верно, проголодался, кузен! Слугу можешь отпустить, пока здесь мессир Флэшер… – человек в малиновом камзоле почтительно склонил голову, – нет нужды в лишних ножах и пистолетах.
Граф Тассел улыбнулся и, повернувшись ко мне, протянул руку. В пальцах блеснуло серебро.
– Д-держи! Об-бнов-вишь с-свой г-г… г-г-ггг…
– Гардероб, милорд. Как прикажете, милорд. Я больше не буду вас позорить своим недостойным видом, милорд.
Мы все больше вживались в роли слуги и господина. Кстати, в связи с этим… Интересно, серебро – в счет будущего жалования или от графских щедрот?
– Если ты голоден, Дакота, иди на кухню. Ива, – вторая служанка, на пару лет моложе Герды, чуть присела, прихватив пальчиками края платья. – накормит тебя.
– Благодарю, миледи. Я воспользуюсь вашим гостеприимством сразу по возвращении из города.
– Не забудь свои дорожные бумаги. Ищейки из Второго департамента так и рыщут вокруг в поисках смутьянов и саботажников, – не отрываясь от разделки фаршированного перепела, сказал Феррин. – А один твой вид, обезьяна, достаточный повод для того, чтобы сделать тесную тюрьму Наола еще теснее. И смотри, не покупай ничего алого! Не то сильно пожалеешь.
– Благодарю за совет, ваша милость. Вы очень добры.
– Как же, добр он, – хмыкнул малиновый лорд. – Не хватало, чтобы у нашего Генри начались неприятности из-за неосмотрительно нанятого варвара! На кой тебе понадобилось брать эту дрессированную гориллу, родич?
Это вновь был вызов, и вновь я его не принял.
– П-потому и н-нанял, что дрес-сирован-н… нннн… – граф вновь зашелся в мучительном приступе, но справился с собой и неожиданно чисто выговорил: – что дрессированная. С-ступай, Д-дакота!
– Я мигом обернусь. Туда и обратно, – пообещал я.
Граф только небрежно махнул рукой.
Выйдя на улицу, я первым делом развязал шейный платок: хоть он и был красным, а не алым, рисковать не стоило – едва ли стража будет разбираться в тонкостях вроде оттенка запрещенного цвета.
Алой компанией именовали партию наольских дворян, у которых за душой не имелось ничего, кроме шпаг, а число дыр в головах, через которые вместо мыслей свистел только ветер, превышало даже число дыр в карманах. Без кола, без двора, с одним ничего не значащим титулом наперевес, эти сорвиголовы считали ниже своего достоинства просто торговать шпагами. Вместо этого они гордо именовали себя «борцами за независимость Наола» и подчеркивали это, наряжаясь в алое – цвет свободы. У кого не хватало денег на колет или плащ нужного цвета, надевали алые шарфы.
Алая компания ратовала за подлинную, а не формальную независимость; за право содержать собственный военный гарнизон; ну, и самое главное, – за право забирать торговую пошлину в казну герцогства, не отдавая «чинушам-живодерам» из Ура и медной монетки. Пока отношения Ура и Лютеции казались более-менее ровными, в Блистательном и Проклятом на смутьянов особого внимания не обращали. В столице помнили, что создателем первой Алой компании (нынешняя считалась второй, иначе – Новой компанией) был не кто иной, как герой войны с Республикой, герцог Виктор Ульпин, пообещавший Наолу независимость в обмен на поддержку Ура. И слово своё по большей части сдержавший.
Именно кавалерия, созданная из добровольцев Наола, облаченных в алые камзолы и плащи, помогла Ульпину выдержать атаки черемисской конницы, посланной Дюфайе. Это была последняя надежда лютецианского полководца – тревожа войска Ульпина набегами, оставить уранийцев без провианта и отдыха. И она разбилась о лихость и бесшабашность Алой компании.
После город охватила мода на алый цвет, продержавшаяся и по сей день: алыми были повязки, камзолы, чулки, конские попоны и дамские наряды!
Но сейчас алый цвет временно оказался под запретом. Оно и понятно: лютецианцы старательно разыгрывали патриотическую карту, пытаясь заручиться поддержкой наольского дворянства в намечающейся полномасштабной войне с Уром. Они активно переманивали «настоящих патриотов Наола» на свою сторону, обещая герцогству свободу и независимость. И если старых дворян Лютеция после своей революции, приведшей к резкому снижению роли и значимости аристократии в обществе, пугала, то молодым и нищим дворянам таких обещаний хватало за глаза. После того, как несколько молодых лидеров Алой компании стали призывать к союзу с Лютецией прямо на главной площади, алый цвет был запрещен до окончания военных действий, «угрожающих истинной независимости Наола». А, чтобы никто не сомневался, что все очень серьезно, военный комендант Старлок приказал схватить главарей смутьянов и повесить. Впрочем, справедливости ради, следует отметить, что казнила излишне патриотичных (или наоборот – совсем непатриотичных) наольцев не «уранийская военщина», а собственные сограждане. Несмотря на то, что арестованы они были солдатами уранийского гарнизона, указ о казни мятежников, продавшихся врагу, подписал герцог Наола.
Тонкости политики.
Обо всем этом я наслушался за тот «веселый» вечер, который мы с графом Тасселом провели в таверне на промежуточной станции.
Поскольку причин питать патриотические чувства у меня не имелось ни малейших, платок подозрительного цвета немедленно отправился в сточную канаву. Ткань напиталась черной влагой и исчезла в решетке канализационного стока. Несмотря на скромные размеры Наола, Виктор Ульпин сразу после окончания войны отдал приказ о строительстве в городе очистных сооружений: на случай осады. Герцог был умен и уже тогда знал, какую роль предстоит сыграть скромному герцогству в расширении влияния Ура, Блистательного и Проклятого. Память того, кем когда-то был Паук, подсказала фразу, явно вычитанную из трактатов Ульпина: «Герои выигрывают схватки, храбрецы – сражения, полководцы – кампании. Но всю войну могут выиграть только интенданты!».
Улицы Наола ближе к вечеру оказались заполнены народом.
Я шел медленно, избегая столкновений со спешащими по своим делам людьми, иногда останавливался, чтобы спросить дорогу или послушать разговоры – так, на всякий случай. Суетились простые граждане: ремесленники, разносчики, мелкие торговцы. Проходили туда и обратно гарнизонные патрули, облаченные в
