многих праздников для приверженцев индуистской веры, но самый большой праздник для народности тхару. И я наконец, через шесть с половиной лет, снова буду праздновать его у себя дома.
Амар остался с моими вещами, а я побежала на соседнюю улицу с множеством магазинов, чтобы купить подарки для родственников: цепочку для моей мамы, конфеты и переводные картинки для детей, заколки для волос для моих невесток, печенье и непальские сигареты для моих братьев, почтовую открытку с видом площади Дурбар в Катманду для отца, потому что он никогда здесь не бывал.
Нагруженная покупками, я вернулась назад к своему брату.
— Ты что, потратила все свои деньги уже сейчас, или как? — нетерпеливо спросил Амар. — Где ты была так долго? И сколько денег вообще дала тебе твоя махарани?
— Она вообще не дала мне никаких денег. Только тысячу рупий[28] на дорогу, — призналась я.
— Как? Неужели она не выплатила тебе твою зарплату? — Амар недоверчиво посмотрел на меня.
— Нет, она думает, что я вернусь назад, — осторожно сказала я.
— Она не дала тебе ни гроша? За более чем два года, которые ты потратила на нее? — Моего брата охватила ярость.
— Ее дочка иногда давала мне деньги, когда я стирала или гладила ее одежду. Эти деньги я получила, но моя махарани сказала, что больше мне и не нужно.
— Вот это да! Она же тебя обманула! — возмутился Амар.
— Я же тебе сказала, что она думает, что я вернусь к ней назад.
— Значит, тебе придется так и сделать. Хотя бы для того, чтобы забрать свои деньги, — выругался он.
— Я не вернусь, — спокойно объяснила я. — Я буду ходить в школу в Манпуре.
— И как ты себе это представляешь? Без единой рупии? Мы не сможем оплатить твою учебу, а отец снова заболел, и ему нужны лекарства. — Амар сердито посмотрел на меня.
Я рассказала ему о программе той организации, о которой слышала.
— Они оплачивают школу для девочек-камалари, таких как я!
— Тьфу! Тебе семнадцать лет — и ты хочешь начать учиться в школе? Дети будут смеяться над тобой! И кто тебе сказал, что они будут платить за твою учебу в школе? — отмахнулся Амар.
— Мне все равно, даже если дети будут смеяться. Я хочу и буду ходить в школу, вот увидишь! — Я тоже разозлилась. Но, тем не менее, я почувствовала, как в моей душе зарождается сомнение. А что, если Амар прав? А что, если я действительно слишком взрослая, чтобы ходить в школу? И что будет, если эта организация не сможет платить за мою учебу? Но возвращаться к Жестокой Мадам я не собиралась, и это было моим твердым решением.
И действительно, до сегодняшнего дня из сорока пяти тысяч рупий[29] — она обещала мне платить тысячу пятьсот рупий в месяц, а я работала у нее тридцать месяцев — я не увидела ни цента. Но у нее этот номер не пройдет. Я уже много раз звонила Зите и даже пыталась через ее отца в Гхорахи добиться денег от Жестокой Мадам. Каждый раз меня лишь утешали и обещали. Но если придется, я исполнена решимости даже подать в суд, чтобы получить свою зарплату за все эти годы, которые работала на Жестокую Мадам. Я не дам ей уйти от ответственности…
Наконец-то пришел автобус, который должен был отвезти нас в Ламахи. Амару и мне все-таки достались сидячие места, хотя столпотворение в связи с праздником Магхи было больше, чем обычно. Уставшая от прощания и волнения, я тут же уснула.
Когда я снова проснулась, мы были уже в Данге. Постепенно светало.
Рисовые поля, леса и луга все еще были покрыты белым туманом, словно толстым слоем ваты. Я давно уже не спала так крепко. Я проспала почти всю дорогу, уставшая от волнения последних дней и недель. Организм пытался восполнить те многие часы сна, которых у меня не было. Я умудрялась спать даже в переполненном душном автобусе. Мне не мешала ни громкая музыка, ни теснота, ни тряска.
На последних километрах пути автобус оказался забит людьми настолько, что стало невыносимо. В храме западнее Ламахи сегодня отмечали особый праздник, и люди сотнями ехали туда. На каждой остановке в автобус протискивалось все больше и больше людей. Все они хотели добраться до храма. Многие из них были нагружены дарами, гирляндами цветов, свечами и цветным рисом, чтобы на-
строить богов на милостивый лад. Несколько минут мы не трогались с места и водитель автобуса спорил с паломниками, заявляя, что он больше никого не может взять с собой, потому что автобус и так переполнен.
В Ламахи, маленьком городке, который находится ближе всего к нашей деревне, нам едва удалось выбраться из автобуса. Почти десять минут нам потребовалось, чтобы мы могли проложить себе дорогу к выходу через толпу прижатых друг к другу людей. Никто не хотел сдвинуться с места. Все боялись потерять свое место в автобусе и остаться на улице. Наконец нам удалось выйти.
Было утро праздничного дня Магхи, и весь город Ламахи был на ногах. Люди пытались вовремя попасть на праздник к своим семьям. Они были нагружены банками с пивом, подарками и продуктами. Поэтому нам понадобилось еще некоторое время, пока мы смогли забраться в какой-то джип, единственное транспортное средство, которое развозит жителей по деревням. На узких сиденьях в кузове ютились, тесно прижавшись друг к другу, женщины и мужчины, старики и молодежь с большими узлами. Первые две машины ушли, забитые доверху. Люди висели на подножках, цепляясь за окна и двери.
— Здесь уже больше нет ни единого места, вам придется подождать, — отрезал водитель и не взял нас с собой. Наконец нам удалось втиснуться в третий по счету джип, и теперь мы ехали по пыльной дороге из Ламахи в широкую речную долину. Дома постепенно оставались позади. Расстояния между изгородями становились все больше, пока вдруг между ними не открылся вид на поля и плоскогорье. Через полчаса мы были у берега реки Рапти.
Со смешанным чувством я увидела речку, переход через которою стоил мне тогда стольких усилий. Сейчас, зимой, она снова была полноводной. На камнях и водоворотах белела пена. Однако еще до того, как меня успела охватить привычная паника, на мое счастье, на горизонте появился мост.
Как раз тогда, когда мы переезжали реку Рапти, сквозь облака пробились солнечные лучи. Сразу же стало ощутимо теплее, и долина постепенно обрела свои краски. Серебристая галька вдоль реки, оливково- зеленая вода, красная плодородная почва долины, цветущий желтый рапс на полях, насыщенный зеленый цвет гирлянд бананов, крытые соломой глиняные хижины…
И вдруг я почувствовала, как сильно истосковалась по природе за все эти годы. У меня даже сердце заныло. Одиннадцать лет тоски по родине вылились в резкую внезапную боль в груди. И чем ближе мы подъезжали к Манпуру, тем сильнее болело сердце.
Через два с половиной года я наконец-то снова увидела свою деревню, наш дом и свою семью. В этот раз мать ждала меня. Я узнала ее уже издали. Она стояла перед домом в национальной одежде народности тхару. И она тоже сразу узнала меня. За это время у меня отросли длинные волосы, и я больше не походила на мальчика.
Все остальные члены семьи сидели в хижине вокруг огня.
Амар крикнул им:
— Посмотрите, кого я привел! Идите встречать Урмилу!
Бисрами, Индравати и Радха — мои невестки, мой младший брат Гуру и дети бросились мне навстречу.
Когда одиннадцать лет назад я покинула Манпур, у меня был один племянник и одна племянница. А теперь их было десять! Самую младшую, Замиру, я еще ни разу не видела. Дети окружили меня, стараясь заглянуть в пакеты со сладостями и подарками.
— Кто ты? — спрашивали они. — Мы тебя не знаем. Ты из города? А что у тебя в сумках? Ты что- нибудь нам привезла?
Последнюю часть дороги, сидя в джипе, я думала, какой будет наша встреча. Однако я не представляла, что она будет такой прекрасной. Все хотели прикоснуться ко мне. Мои невестки обнимали меня и плакали. У меня по щекам тоже текли слезы.
