4
Я держу в руках нагрудный знак старшего наряда, который мне подарили чехословацкие друзья на одной из застав. Красная звезда, обрамленная сверху солнечными лучами, снизу — зелеными листьями. В центре звезды — скрещенные винтовки и голова сторожевой собаки. Под звездой надпись: «Neprojdou!» — «He пройдут!»
Теперь, когда я познакомился с теми, кто носит этот знак на груди, когда узнал о тревожных буднях солдат и офицеров пограничной стражи, я всем сердцем понял, что это не пустые слова. Нет, не пройдут через границу братской Чехословакии враги ее! Не пройдут! — ибо на страже родной земли и свободы стоят простые и мужественные рабочие парни, до последнего дыхания верные народу, который вручил им оружие. А этим оружием они умеют владеть. И очень даже неплохо.
Александр Сердюк
ТОТ ЖЕ ФРОНТ
1
Об этой границе не скажешь, что она пролегла незримо: на любом ее участке — в центре Берлина или на его окраинах — можно увидеть строгую четкую линию. За Бранденбургскими воротами, где тринадцатого августа тысяча девятьсот шестьдесят первого года плечом к плечу строились рабочие-дружинники, граница встала мощной стеной из железобетона. Стена достаточно прочна, чтобы сдерживать мутные волны реваншизма, устремляющиеся сюда из Западного Берлина. Кое-где грозно топорщатся противотанковые ежи. Иначе и нельзя, ведь Западный Берлин — военная база НАТО.
Впервые эту границу я увидел у Бранденбургских ворот, на знаменитой Унтер ден Линден. Хотя была уже глубокая осень, улица и сейчас оправдывала свое название: приятно бродить под старыми липами, слушая легкий шорох пожелтевших листьев, любуясь их удивительной раскраской. Заметно поредевшие верхушки деревьев купались в мягких лучах уже не очень щедрого солнца. Изредка налетал порывами свежий ветер, и тогда листья дружно падали, пятная асфальт.
Сквозь поредевшие вершины деревьев, по левую сторону улицы, виднелись скелеты обуглившихся здании. О них не забыли, нет. Да будет долга и прочна память о преступлениях фашизма, о справедливом возмездии народов в конце войны! Здесь, в самом центре Берлина, возвышалась имперская канцелярия бесноватого фюрера. Взгляните на этот огромный пустырь, очень напоминающий заброшенное кладбище. Пожухла листва на стеблях бурьяна, дожди и ветер пригладили глинистое поле. Где-то там, под грудами битого кирпича, сохранился бункер, в котором отсиживался накануне катастрофы Гитлер.
Справа от Бранденбургских ворот — уцелевшее здание рейхстага. Над крышей лениво полощется трехцветный флаг ФРГ. А под крышей, стоит лишь вглядеться, — оборудованный по всем правилам наблюдательный пост. Из круглого окна виднеются чьи-то руки, поднесшие к глазам полевой бинокль.
— Англичане, — поясняет пограничник. — Все время так. За каждым нашим шагом следят. Впрочем, мы привыкли. — И солдат Эрих Шульце улыбается, спокойный и уверенный.
Улица за стеной пока пуста. Но вот из-за дальних деревьев выскочил броневик. Не доезжая нескольких метров до границы, он развернулся боком к стене и остановился. Рядом с водителем — офицер. Долго и пристально смотрит он на пограничников, потом наклоняется, что-то ищет в кабине. И вот перед его подозрительно близорукими глазами уже поблескивают окуляры бинокля. Оказывается, англичанам мало наблюдательного пункта на рейхстаге. Как же, оттуда все-таки дальше, а здесь — рядом, как говорится, глаз в глаз. Это не простое любопытство. Настоящая, ни на секунду не прекращающаяся разведка.
Неподалеку от бронемашины — сооружение, напоминающее трибуну. На нем довольно удобно устроился западноберлинский таможенник. Еще одна пара глаз, нацеленных на границу. Он смотрит не шевелясь, точно голова его зажата в невидимые тиски. К нему подходят какие-то люди в штатском, но он не обращает на них ни малейшего внимания. Мужчина в серой шляпе и макинтоше не долго думая взбирается на помост, открывает висящий на груди футляр. Судя по тому, как быстро и ловко орудует он фотоаппаратом, это довольно опытный репортер. С таможенником он не церемонится, оттеснил его в самый угол, прижал к перилам. Тот ни одним движением не противоречит ему. Что ж, люди свои, сочтутся!
— Вот так каждый день, — продолжает Эрих Шульце. — Сначала действовало на нервы. А теперь вроде ничего. Я ведь уже больше года служу на границе.
Шульце высокого роста, широк в плечах, весь ладный и крепкий. Снаряжен по-боевому: автомат, бинокль, каска. Да, и каска, потому что сосед здесь ненадежный.
— Однажды, когда я был в наряде, с той стороны под стену подложили взрывчатку. У них там руки все время чешутся. Ну, и примерно в одиннадцать вечера ухнуло. Меня оглушило даже, такой сильный взрыв был. Эффекта это не имело, никого они не запугали. Впрочем, — опять улыбается пограничник, — эффект все-таки был: кусочки этой стены они потом продавали в магазине сувениров...
Нарастающий рокот мотора заглушает его слова. Вдоль границы, точно повторяя ее изгибы, на небольшой высоте плывет американский вертолет, похожий на стрекозу. Еще один наблюдательный пост!
Американская военщина в Берлине — особый разговор. Стрекоза, пролетевшая над границей, ничто по сравнению с провокациями, организуемыми на земле. Пограничники советуют проехать на Фридрихштрассе. На этой улице контрольно-пропускной пункт. Там нет, как здесь, у Бранденбургских ворот, глухой стены; в Западный Берлин и обратно непрерывно идут машины. Граница обозначена лишь неширокой белой полоской, проведенной поперек улицы.
Нигде в мире не встретишь подобной границы. Вот она, эта белая, шириной в десять сантиметров полоса! Вы можете подойти к ней, остановиться, коснувшись ее носком ботинка, но не вздумайте перешагнуть — вас тут же схватят молодчики господина Брандта. Два дюжих таможенника в серо-голубой униформе стоят в метре от этой полосы, заложив руки за спину и самоуверенно выпятив грудь. Расстояние такое, что видно даже выражение их глаз: у одного зеленоватых, у другого — бледно-голубых, выцветших, как осеннее небо над городом. Зрачки зеленых глаз сверлят вас, сверлят упорно, настойчиво. Временами они вспыхивают зеленым огоньком, быстрой искрой, словно натолкнулись на что-то твердое, неподатливое... Тот, с голубыми глазами, более безразличен к окружающему, широкоскулое лицо его кажется вытесанным из серого камня, но челюсти подвижны, они шевелятся медленно и ритмично, словно перекатывают жевательную резинку.
У таможенников солидное подкрепление. В одном ряду с ними очень надменный, поглядывающий на всех и вся исподлобья, американский солдат. Даже издали можно заметить на его рукаве буквы «MP», верзила этот принадлежит к военной полиции. Поза у него более чем небрежная, длинные, в узких штанинах ноги расставлены широко, левая почему-то все время подрагивает в коленке. Временами он странно подпрыгивает, прищелкивая каблуками ботинок, что даже в этой напряженной обстановке вызывает улыбку. Долговязое лицо американца украшает длинная и толстая, как бревно, сигара, кочующая из одного угла рта в другой. Я не сказал бы, что на близком расстоянии приятно стоять перед этим блюстителем «мирового порядка», но у пограничников Германской Демократической Республики нет иного выхода. Они могут испытывать здесь любое чувство, кроме того, на которое рассчитывали американцы: на чувство страха. В Западном Берлине говорили и писали, что один такой «сверхполицай» может справиться с двадцатью немецкими пограничниками. Но разве дело в длине туловища и конечностей?
Унтер-офицер Гроссман внешне мало похож на богатыря. Легко представить себе, с каким видом превосходства направлял на него свой виллис американский водитель, пытавшийся на полном ходу
