в этом городе, ночь будет не легче дня.
2
Совсем немного времени потребовалось «Волге», чтобы из Берлина добраться до Эльбы. Стрелка спидометра будто прилипла к цифре «100». Справа, вдоль обочины дороги, с такой же скоростью уносились назад деревья, а слева, рассекая встречный ветер, мелькали «фольксвагены» — маленькие четырехместные машины, каких здесь много. Еще издали, по номерам можно определить западногерманские: три буквы и столько же цифр. Последние встречались часто. Перебравшись через Эльбу и уплатив за пользование дорогой, их владельцы устремлялись к Берлину. Господа выжимали из моторов все их лошадиные силы — видно там, в западном секторе этого города, этих господ ожидали срочные дела...
Эльба приближалась с каждым километром. Поля и перелески, временами так напоминающие наше Подмосковье, молоденькие тонкостволые березки на лесных опушках, курчавые дубки по лощинам — смотришь на них и забываешь, где ты... Горизонт чист и прозрачен. Столько простора, тишины и покоя в этой осенней немецкой степи, что невольно залюбуешься ею. А тут еще водитель, угадав твои мысли, переключает приемник на московскую волну, и вот уже льются знакомые мелодии, щемящей и одновременно какой-то необъяснимо сладкой болью отдаваясь в душе. Звенит родная песня, словно вместе с нами спешит к Эльбе. А тогда, в сорок пятом, по этой дороге мчались иные машины, и совсем иная мелодия звучала над полями, прикрытыми пеленой едкого порохового дыма. Далеко от Волги до Эльбы, но дойти сюда надо было. Надо было добить змею, уползавшую в свое логово. Не сделай мы этого, опять маршировали бы здесь фашистские молодчики, — и не миром, не тишиной и покоем дышала бы эта привольно раскинувшаяся степь...
С той поры много воды утекло в Эльбе, но еще больше перемен произошло в жизни. Родилась Германская Демократическая Республика. Прочен и вечен заложенный ею фундамент социализма. Из каждых ста крестьянских хозяйств девяносто шесть уже в кооперативах. Социалистический сектор в промышленности давно превысил девяносто процентов. Цифры, однако, не расскажут о том, как выросли и изменились люди. Вместе с новым строем родился новый человек. Он управляет государством, строит города и заводы, выплавляет сталь и создает новую культуру, обрабатывает землю и защищает границу...
Считанные километры оставались до Эльбы, когда, миновав старинный городок с узкими кривыми улочками и островерхими, готического стиля домами, мы увидели нескольких пограничников. За воротами, у которых медленно расхаживал часовой, в строгом порядке стояли одноэтажные здания. «Хозяйство» командира Ауста. Его подчиненные размещены на берегу реки, там где проходит государственная граница между Германской Демократической Республикой и ФРГ.
Прежде чем рассказать что-либо о границе, товарищ Ауст провел нас в дежурную комнату. Явился офицер. По знаку своего командира он подошел к стене, нащупал в деревянной панели замочную скважину, вставил ключ.
— Как видите, — улыбнулся командир, — у нас тоже граница на замке.
Карта участка, всегда закрытая и опечатанная, хранила многие тайны. Вдоль извилистой голубой ленты пограничной реки пестрели различные знаки и цифры. Когда быстрый взгляд Ауста останавливался на любом из этих обозначений, мы замечали: глаза его становились то задумчиво-серьезными — видно, ожившая в памяти пограничная операция была трудной и рискованной, — то веселыми, ликующими, то гневными.
— Вот эта синяя линия, — пояснил нам товарищ Ауст, — появилась на карте минувшей ночью. Точный маршрут американского вертолета.
— Значит, они висят не только над берлинской границей?
— Не только...
Ауст продолжает рассматривать карту.
— Здесь американцы установили радары. Днем и ночью прощупывают Эльбу... — командир на минуту задумался, потом, словно подытоживая сказанное, добавил: — Всюду свой нос суют...
— Ну, а как обычные нарушители?
— Этого добра тоже хватает. Лезут. Вот побываете на Эльбе, там вам столько расскажут. Нахальны, коварны и хитры. Взять хотя бы случай с чулком, — собеседник оторвался от карты, положил на стол указку. — Надо же было такое придумать: натянуть на голову черный дамский чулок! Ночью поверхность реки темная, и нарушителю казалось, что, спрятав голову и лицо в чулок, он незаметно проскользнет мимо пограничников... Впрочем, мало ли что им кажется. Однажды наш наряд заметил на реке плывущее бревно. Выловили — а под ним человек. Ему, наверное, тоже казалось, что пограничники не удостоят его своим вниманием. По Эльбе баржи, катера ходят, мало ли досок и бревен теряют в пути...
Эльба, знаменитая, навсегда вошедшая в историю Эльба, на берегах которой в мае тысяча девятьсот сорок пятого года встретились советские и американские войска! Подозревала ли она в ту далекую уже для нас весну, что ее глубокими водами, густыми туманами и лесистыми берегами будут пользоваться мастера темных дел, разведчики новой войны?
— Такие иногда попадаются экземпляры, — качает головой Ауст, — глазам не веришь... Настоящие головорезы. Немцы, конечно, но в душе, если она у них есть, — типичные фашисты. А западногерманская пропаганда из кожи лезет, пытается кого-то разжалобить: дескать, на Эльбе свой в своего стреляет. Листовки забрасывают: ты, мол, пограничник, — немец, и нарушитель — тоже немец. Кого же ловишь? Своего родного брата? Да еще и оружием угрожаешь. Кому? Такому же немцу, как и сам! Вот что они пишут, рассчитывая на простачков. Может, и удастся разжалобить наивных, выжать слезу? В этом, конечно, есть некоторый резон. Действительно, по обе стороны Эльбы немцы. Там тоже есть хорошие люди. Но хорошие- то тайно через границу не полезут, в ночь и туман, когда трудно их выследить. И оружие хорошим не нужно...
Ауст любезно приглашает нас в свой рабочий кабинет. Он выдвигает средний ящик массивного письменного стола и среди бумаг находит несколько фотографий. Сделаны они по горячим следам. Захваченные нарушители выглядят жалкими, беспомощными. Но еще за несколько секунд до своего провала они были очень опасны. Зазевайся пограничник, малость промедли — конец поединка был бы иной.
— У наших товарищей по оружию, советских пограничников, есть замечательная команда, — продолжает разговор Ауст, перебирая разложенные на столе фотографии.
— Какая?
— Они задержанному приказывают: «Стой! Руки вверх!»
— Да, вы правы. Но мы настолько привыкли к этим словам, что даже не задумываемся, чем же они так замечательны.
— А мы вынуждены были задуматься. У нас раньше солдаты говорили: «Стой, руки за голову!» И вот что получилось однажды, — Ауст положил перед нами одну из фотографий.
Молодой, видимо, очень хорошо натренированный парень стоит перед пограничниками с поднятыми за голову руками. Он кажется послушным: приказание исполнил тотчас же. Но своей жизнью заплатил бы солдат, если бы это «послушание» успокоило его: за воротником пиджака нарушителя остро отточенный финский нож.
— Пришлось нам подправить свои инструкции, — говорит пограничник. — Теперь поднимают руки над головой. Так надежнее... Конечно, враг и это учтет, и еще что-нибудь придумает. Но дремать мы не собираемся. Прошло то время, когда некоторые наши пограничники считали, что нарушители безопасны. Все мы — и командиры, и политработники так же, как наши партийные и молодежные организации, — воспитываем солдат в том духе, что нарушитель государственной границы — наш враг. Наши офицеры проводят эту работу с пограничниками на местах. Как я уже упоминал, для нас проблема «друг-враг» очень серьезная, ведь граница разделяет одну нацию. Но многое нам удалось уже сделать, — продолжает товарищ Ауст, — Командованию хорошо помогают члены и кандидаты Социалистической единой партии. Это очень надежная опора!
Командир Ауст называет имена передовых солдат, отличников службы и боевой подготовки, знакомит со
