— Держите?
— Пока позиций не сдаем. И не сдадим. Мы тогда клятву дали: опираться на долголетний опыт советских пограничников, охранять границу в духе великих заветов Ленина. Это такая клятва, отступать от которой нельзя. И когда, возвращаясь со службы, мы у входа в казарму встречаемся с Лениным, каждый из нас словно отчитывается перед ним, рапортует ему...
Подразделению есть о чем рапортовать: социалистические обязательства выполнены, весь личный состав подготовлен отлично, граница закрыта прочно. Только за последние месяцы на участке подразделения захвачены десятки нарушителей. Это не смирные овечки: они и свои клыки показали, на хитрость отвечали хитростью, на выстрел — выстрелом.
Солдаты в роте по-военному расторопные, здоровьем и силой не обижены. Самый богатырский вид у фельдфебеля: он и выше всех, и в плечах шире, и рука у него тяжеловатая. Был бы старшиной, наверное, слишком грозным, если бы не удивительная и совсем не подходящая к его внешнему виду мягкость характера. «Наша мать» — говорят о нем в роте.
— А командир? — спросил я у Рехенбергера. — Как о нем у вас говорят?
— Если старшина — мать, то командир — отец, — быстро ответил секретарь. — Мы знаем, что и у вас так же, — он вдруг улыбнулся и обвел собравшихся взглядом, поощряющим к откровенности. — А теперь прошу вопросы.
С этого началось наше мысленное путешествие по сухопутным и морским границам Страны Советов. Вопросам о советских пограничниках, об их жизни и быте, их службе не было конца. Побывали на Памире и Камчатке, в Заполярье и Туркмении, у Курильской гряды и на черноморских берегах. Прошлись по дозорным тропам, посетили заставы... Как дела у вас, товарищи по оружию? Часты ли схватки с вражескими лазутчиками? Крепка ли дружба с местным населением (многие немецкие пограничники смотрели фильм «Над Тиссой», так что кое-какое представление об этом уже имеют). Можно ли переписываться с отличной заставой, охраняющей границу в песках Туркмении?.. Через все расстояния потянулись к далеким советским заставам незримые нити. И это было не простое любопытство, удовлетворить которое не так уж трудно: в каждом вопросе, в том, как он был задан, в тишине, которая потом мгновенно воцарялась, чувствовалась искренность, идущая из глубины души, восхищение мужеством часовых первого в мире социалистического государства.
Время шло незаметно, о нем просто забыли. Даже фельдфебель, увлекшись, не поглядывал на часы — дел-то у него и сегодня хватало! Но свои заботы могут и подождать. Его тоже захватило это непредвиденное путешествие, и при первом же удобном случае он не преминул спросить о своем коллеге — старшине советской заставы. Как тот служит, каковы у него обязанности, называют ли и его солдаты матерью? В зале — короткая вспышка смеха, но фельдфебель не обиделся, лишь его полное, отмеченное здоровым румянцем лицо больше обычного смягчилось и покраснело... Ответ он слушал внимательно, кое-что уточнял через переводчика, тут же, как говорится, на ходу сопоставлял — так ли и он работает, что, может быть, следует позаимствовать, ведь учиться никогда не поздно. Он не замечал чуточку настороженных, все это время обращенных к нему солдатских глаз. Не опасались ли они, что фельдфебель с этого часа в чем-то изменится — подобреет или посуровеет, станет еще строже требовать или, наоборот, начнет со многим мириться, прощать грешки?..
В самом дальнем ряду поднялся штабс-ефрейтор, привычно расправил мундир под широким ремнем и, немного смущаясь, сказал:
— Я вот, как видите, штабс-ефрейтор... Сверхсрочник... Интересно, у советских пограничников тоже есть штабс-ефрейторы?
— А просто ефрейторы? — послышалось с другой стороны...
И опять вопросы, один за другим. Опять добрались до самой Камчатки — как это там пограничники на собачьих упряжках ездят? И на Памир снова заглянули: высоко ли в горах заставы, трудно ли служить на заоблачных высотах? Кто-то с явным сожалением заметил:
— Разве у нас такие горы!
— Ну, а в Тюрингии?
— Куда им до Памирских... Тысяча сто — самая высокая.
— Но там тоже трудно...
И вспомнился забавный анекдот, рассказанный накануне переводчиком. Среди бела дня на берлинской улице появился слон. Встал поперек дороги и ни с места. Регулировщик возмутился — ведь все движение застопорилось. Подбежал к слону, орет на него, а слон даже ухом не ведет. Стоит как вкопанный. Бился с ним, бился регулировщик — толку никакого. Машин скопилось видимо-невидимо. Шофера шумят, всем некогда, все спешат. Что делать? И тут откуда ни возьмись пограничник. Подошел к слону близко-близко, приподнялся на носках, дотянулся до самого уха и что-то шепнул. Упрямец слегка вздрогнул, покосился на солдата и потопал к тротуару, освобождая дорогу.
Все, конечно, удивились: что же сказал ему пограничник? Заинтересовало это и регулировщика. Он даже пост свой оставил, чтоб догнать солдата.
— Откройте секрет, товарищ пограничник, — умолял он, — этот негодяй еще какой-нибудь фокус выкинет...
— А тут никакого секрета нет, — ответил солдат. — Просто, я сказал ему: не уйдешь с дороги — пошлем на границу в Тюрингию...
Попрощавшись с солдатами отличной роты, пробираемся дальше на юг. Горы Тюрингии начинаются незаметно. Некоторое время дорога идет у самой границы. Справа, лишь в нескольких десятках метров — Западная Германия. Проволочные заграждения замысловато петляют: то почти под прямым углом свернут на запад, то вдруг, сбежав с холма, ворвутся в населенный пункт, разделив его на две части. Чей-то сарайчик одной стеной присоседился к самому заграждению. Всего лишь шаг — и ты уже на той стороне. Большой соблазн для лазутчиков, что и говорить! Они попробовали однажды воспользоваться сарайчиком. Перед вечером хозяйка пошла взять дров, смотрит — здоровенный детина в углу притаился. Только повернулась к двери — он к ней. Приложил палец к губам: молчи, дескать, старая, ни звука. Оцепенела женщина, похолодело в груди. Ну и встреча! Понимала, конечно, что на границе всякое может случиться, но не думала и не гадала, что все произойдет вот так и именно здесь, в ее сарае. Позвать кого-нибудь, но попробуй раскрыть рот! И все же надо что-то придумать, ведь это же глупо умереть от чужих рук в собственном дворе! Кто забрался в ее сарай — женщина поняла сразу. Только как он проник сюда? Вроде бы и во двор не входил... Сделал подкоп, что ли? С той стороны? Если оттуда — уйдет, когда стемнеет. Уйдет? Как это уйдет? Он же чужой, враг!
Молчание не могло продолжаться бесконечно. Первым заговорил «гость». Он сказал, что хозяйка поступит глупо, если вздумает кричать. Человек он решительный и ни перед чем не остановится. Слово его твердо. Он даже потряс перед ее носом пистолетом: жизнь у нее, конечно, на волоске, это ясно как божий день, но ничего не случится, если хозяйка проявит благоразумие. Она не должна уходить из сарая, пока не уйдет он...
— Да как же это я... Да меня же там ждут дети... Я не предупредила их, — взмолилась женщина.
— Дети? Ты отнесешь им только одну вязанку и тут же вернешься, — сказал он. — Да смотри мне, не вздумай... Я буду следить за каждым твоим шагом.
Женщина возвратилась даже быстрее, чем ожидал незнакомец. Они расселись в разных углах и угрюмо молчали. Он представлял, как вскоре на землю опустятся сумерки; тогда можно будет тихонько пересечь двор, перелезть через невысокую изгородь и — поминай как звали... Она мысленно следила за сынишкой. Вот он осторожно выбрался через окно, прополз на четвереньках до калитки, словно воришка. Дальше он побежал изо всех сил — она сказала, что дорога каждая секунда... Пусть так и передаст пограничникам.
О, как долго их нет, как долго! Если б догадались, выехали навстречу! Но откуда им знать, что нарушитель, которого они ищут, здесь, в сарае?
Пограничники пришли тихо, незаметно. Подкрались к сараю, вихрем ворвались в дверь. И это спасло ее...
Горы все выше. Ощетинились елью и сосной крутые склоны, тесные ущелья разлили по глубокому дну своему живое серебро. Ослепительно яркий, искрящийся на солнце снег уже припорошил хребты. Еще несколько дней — и он ляжет повсюду мягким пушистым покрывалом. А когда завьюжит и запуржит — гляди
