только что разговаривал с вашим консулом. Должен признать, что это деловой человек.
В двенадцать мы подъехали к зданию в окрестностях города, не имеющему ничего общего с гаражом из моего сна, где нас поджидали молодой человек из Красного Креста и уже знакомый мне представитель комендатуры порта. Внутри здания, в грязном и вонючем зале ожидания, сидел немецкий чиновник и читал испанскую прессу.
— Удо Бергер, друг погибшего, — представил меня сеньор Пере.
Чиновник встал, протянул мне руку и спросил, можем ли мы приступить к опознанию.
— Нужно подождать полицию, — объяснил сеньор Пере.
— Разве мы не находимся в полицейской казарме? — спросил чиновник.
Сеньор Пере кивнул, потом пожал плечами. Чиновник вновь сел. Вскоре остальные, стоявшие вначале кружком и шушукавшиеся между собой, последовали его примеру.
Полицейские появились через полчаса. Их было трое, и, похоже, они понятия не имели, чего мы здесь дожидаемся. И снова все объяснения взял на себя управляющий «Коста-Брава», после чего длинными коридорами и лестницами нас провели в белый прямоугольный зал, располагавшийся под землей, или мне так показалось, и мы увидели труп Чарли.
— Это он?
— Да, это он, — сказал я, и сеньор Пере, и все другие.
С фрау Эльзой на крыше.
— Это твое убежище? Великолепный вид. Ты можешь ощущать себя королевой города.
— Никем я себя не ощущаю.
— На самом деле сейчас здесь лучше, чем в августе. Не так жарко. Если бы это было мое местечко, я, наверное, поставил бы здесь горшки с цветами; немножко зелени тут не помешало бы. Стало бы уютнее.
— Я не нуждаюсь в уюте. Мне нравится так, как есть. К тому же это вовсе не мое убежище.
— Я знаю, но это единственное место, где ты можешь побыть одна.
— Это тоже не совсем так.
— Ладно, я пришел, потому что мне надо с тобой поговорить.
— Нет, Удо, не сейчас. Попозже, если хочешь, я спущусь к тебе в номер.
— И займемся любовью?
— Этого никогда не знаешь заранее.
— Но ведь мы с тобой еще никогда этого не делали. Все целовались и целовались, но до сих пор не решились лечь в постель. Мы ведем себя как дети!
— Не переживай из-за этого. Все будет, когда появятся необходимые условия.
— Какие еще условия?
— Влечение, дружба, желание оставить что-то такое, что невозможно забыть. И все это должно возникнуть естественно, само по себе.
— А я бы отправился в постель хоть сию минуту. Время летит, тебе это никогда не приходило в голову?
— Сейчас я хочу побыть одна. Кроме того, я немного побаиваюсь попасть в эмоциональную зависимость от такого человека, как ты. Временами я начинаю думать, что ты очень безответственная личность, но потом убеждаюсь в противном. В тебе есть что-то трагическое. По-моему, ты никак не можешь обрести душевное равновесие.
— Ты до сих пор считаешь меня ребенком…
— Идиот, я даже не помню тебя в детском возрасте, да и был ли ты когда-нибудь ребенком?
— Правда не помнишь?
— Разумеется. Смутно припоминаю твоих родителей, и это все. Воспоминания, которые остаются у тебя от отдыхающих, отличаются от тех, что связаны с нормальными людьми. Это как фрагменты из фильмов… нет, скорее, отдельные фотографии, портреты, тысячи портретов, и все это пустое.
— Даже не знаю, успокоили меня твои тонкие рассуждения или испугали… Вчера вечером, когда мы играли с Горелым, я видел тебя. Ты разговаривала с Волком и Ягненком. Вероятно, для тебя они нормальные люди, которые оставляют о себе нормальные, а не пустые воспоминания?
— Они спрашивали про тебя. Я велела им убираться.
— Прекрасный поступок. Почему же ты стояла с ними так долго?
— Мы разговаривали о разных вещах.
— О каких вещах? Может, обо мне? О том, чем я занимаюсь?
— Мы говорили о том, что тебя совершенно не касается. Не о тебе.
— Не знаю, верить ли тебе, но в любом случае спасибо. Мне совершенно не хотелось, чтобы они меня беспокоили.
— Кто ты? Всего-навсего любитель военных игр?
— Нет, конечно. Я молодой человек, который стремится к развлечениям… Здоровым развлечениям. И еще я немец.
— А что это значит — быть немцем?
— Точно не знаю. Но уверен, что это нелегкая миссия. Миссия, о которой мы постепенно забыли.
— И я тоже?
— Все. Ты, возможно, в меньшей степени.
— Видимо, я должна воспринять это как похвалу.
Ближе к вечеру я заглянул в «Андалузский уголок». После отъезда курортников бар понемногу вновь приобретает свой истинный жутковатый вид. Пол грязный и липкий, усеянный окурками и салфетками, на стойке громоздятся тарелки, чашки, бутылки, остатки бутербродов, и все вокруг погружено в особую атмосферу запустения и покоя. Юные испанцы все так же прилипли к видео, а сидящий неподалеку от них хозяин бара читает спортивную газету. Конечно, все уже знают о том, что тело Чарли найдено, и хотя в первые минуты сохраняют почтительную дистанцию, затем хозяин подходит ко мне и без долгих предисловий выражает свои соболезнования. «Жизнь коротка», — говорит он, поднося мне кофе с молоком, и садится рядом. Застигнутый врасплох, я отделываюсь обтекаемой фразой. «Теперь поедешь домой, и все начнется сначала». Я молча кивнул; все, кто был в баре, делали вид, будто смотрят видео, а на самом деле внимательно прислушивались к моим словам. Пожилая женщина за стойкой не спускала с меня глаз, опершись лбом на руку. «Твоя невеста небось тебя заждалась. Жизнь продолжается, и надо прожить ее как можно лучше». Я спросил, кто эта женщина. Хозяин улыбнулся. «Это моя мать. Она ничего не знает. Просто она не любит, когда кончается лето». Я удивился, что она так молода. «Да, она родила меня в пятнадцать лет. Я самый старший из десяти детей. Бедняжка намучилась с нами». Я сказал, что она очень хорошо сохранилась. «Она работает на кухне. Целый день готовит бутерброды, фасоль со свиной колбасой, паэлью, яичницу с жареной картошкой, пиццу». Нужно будет как-нибудь попробовать у вас паэлью, сказал я. Хозяин заморгал, едва не прослезившись. Но, конечно, уже будущим летом, добавил я. «Теперь она уже не такая, как раньше, — угрюмо заметил он. — Раньше, бывало, просто пальчики оближешь, до того вкусна, не то что сейчас». Раньше — это когда? «Много лет назад». Так это нормально, сказал я, наверно, вы настолько к ней привыкли, что уже не находите в ней прежнего вкуса. «Может быть». Женщина, сидевшая все в той же позе, улыбнулась в ответ то ли на мои слова, то ли на рассуждения о времени и жизни. В ее морщинистой и грустной улыбке мне почудился неиссякаемый энтузиазм. Хозяин на какой-то миг задумался, после чего не без труда встал и предложил мне коньяку «от имени заведения», но я отказался, потому что еще не допил свой кофе с молоком. Проходя рядом со стойкой, хозяин обернулся и, глядя на меня, поцеловал мать в лоб. Вернулся он с рюмкой коньяку в руке и более оживленным. Я спросил его, что слышно о Волке и Ягненке. Ищут работу. Какого рода работу, он не знал, да где угодно, хоть на стройке. Говорил он на эту тему неохотно. Надеюсь, в конце концов они найдут что-нибудь себе по вкусу, предположил я. Он в это не верил. Как-то раз, пару сезонов назад, он нанял Волка, и худшего официанта у него никогда не было. Всего месяц Волк тогда у него продержался. «В любом случае лучше искать работу, пусть даже никто не горит желанием тебя взять, чем маяться без дела, как свинья». Я был с ним согласен. Первое предпочтительнее. Как-никак хоть какие-то позитивные действия. «Вот ты сейчас уедешь, и кто начнет маяться, как собака, так это
