принялась нервно расхаживать по комнате, раз за разом наталкиваясь на рабочий терминал Кора. Наконец остановилась у холодного ложа, которое столько раз делила с мужем, и, не в силах сдержать рыдания, рухнула на мягкие перины. Один Бог знает, сколько горьких слез впитала в себя в ту ночь белоснежная подушка.
Кор продолжал затянувшийся визит вежливости на корабль землян. Среди членов экипажа рос ропот, подогреваемый Карсулом. Многие считали капитана мягкотелым, более того, личным другом Кирка.
Смахнув слезы, Кали взяла себя в руки. Ей нравились земляне, ей доставляла удовольствие общая работа. Но не слишком ли далеко заходит ее муж в отношениях с врагами Империи? В самом начале экспедиции Кор обмолвился, что после того, как будет решена загадка феномена искривления пространства-времени, клингонские крейсеры разделаются с «Энтерпрайзом». Однако события последних дней заставляли клингонку сомневаться в решительности мужа.
До замужества она была знакома с Кором два года, и за это время услышала от него немало лестных отзывов о капитане Кирке. Кор восхищался своим соперником и жалел о том, что органианцы помешали им скрестить шпаги.
В разговорах с мужем она старалась не вспоминать о тех позорных днях, когда корабли скромной планеты отразили атаку лучших боевых крейсеров и землян, и клингонов. После событий на Органии командование Имперского Флота сделало козлом отпущения капитана Кора, жестоко и несправедливо наказав его.
Он потерял тогда почти все, чего достиг долгой и усердной службой на Флоте.
Они встретились, когда разжалованный и униженный капитан носил лейтенантские нашивки и преподавал тактику в захолустной военной академии. За удивительно короткий срок ему удалось вернуть потерянное звание и все свои регалии. Но самое важное – ему удалось вернуть свой корабль и экипаж.
Кали разделила с возлюбленным и печали, и радости тех дней. Все больше погружаясь в омут пахнувших на нее чувств, она всем сердцем полюбила этого блестящего, умного, ироничного мужчину, не дрогнувшего и не сломившегося под грузом неудач. Вскоре стойкость, талант и целеустремленность Кора были вознаграждены – изменения в политическом руководстве позволили ему вернуться в прежнюю стихию, он вновь получил боевой корабль.
Только вновь став капитаном крейсера, Кор в один прекрасный вечер предложил Кали руку и сердце. Его предложение было немедленно принято. Казалось, ничто больше не омрачит их счастья…
Кали перевернула мокрую от слез подушку и попыталась отогнать страхи, преследующие ее последние месяцы. Но сомнения и тревоги упрямо сжимали сердце. Если на самом деле Кор предал Империю, то как она должна поступить? Долг офицера требовал сообщить о своих подозрениях командованию. Но речь идет о ее муже, которого она любит и с которым намерена прожить всю оставшуюся жизнь, как бы напыщенно это ни звучало. Что значит долг офицера по сравнению с чувством, переполнявшим ее сердце!
Ужаснувшись серьезностью нравственного выбора, который предстоит сделать, Кали вскочила с постели и стала быстро ходить по комнате. Она – клингонка. Империя взрастила ее, дала образование и возможность сделать карьеру, ожидая честного служения. С другой стороны, командование Флота несправедливо обошлось с ее мужем. Они не имели права третировать и унижать одного из лучших боевых капитанов. Никто на его месте не смог бы противостоять натиску обезумевших органианцев.
«И средства информации всегда врали нам, – неожиданно подумала Кали. – Нам внушали, что федералы – дикари и варвары, что цивилизации клингонов они могут противопоставить лишь первобытную жестокость и концлагеря».
– А это – не правда, – сказала она вслух.
За время, проведенное на Тайгете-Пять вместе с землянами, она не один раз убеждалась, что люди и клингоны, в сущности, имеют много общего. Более того, они более искренни и сентиментальны, если приглядеться повнимательнее.
Кали остановилась перед дверью и прислушалась. Из коридора не доносилось ни звука. Ее по-прежнему тревожили оскорбительные слова, брошенные Карсулом ей в лицо. Что, если он действительно одержит верх в схватке с ее мужем? По клингонским законам, женщина переходила победителю. С ужасом представив такую перспективу, Кали схватила с туалетного столика флакон с духами и со всей силы швырнула в дверь.
– Не бывать этому, – твердо сказала она, чувствуя, как тонкий аромат разливается по комнате. – Никогда я не покорюсь этому ублюдку!
Если Клинзай требует, чтобы его подданные следовали диким и несправедливым обычаям, то она нарушит этот закон. Она будет принадлежать только Кору, что бы с ним ни случилось.
– Как же мне понять тебя? – ласково спросил Мартэн, усаживаясь рядом со своим любимцем-тайгетянином на холодный песок.
Последние дни маэстро мучили непрекращающиеся головные боли, преследовавшие его повсюду. Боль давала знать о себе и сейчас, но он не хотел возвращаться в лагерь, чтобы ощущать на себе беспокойные взгляды Ухуры, Спока и других членов экспедиции. Ему чудился в глазах товарищей немой укор.
Еще несколько дней назад Мартэн не сомневался в близком успехе. Казалось, еще чуть-чуть, и ключ к разгадке будет найден. Но за одним поворотом возникал другой, потом еще и еще, пока он окончательно не запутался в лабиринтах причудливых мелодий. А в космосе бесчинствовал страшный феномен, он рос, как на дрожжах, угрожающе приближаясь к солнцу системы.
Трогательное существо что-то мило прощебетало и ткнулось мордочкой в плечо опечаленного музыканта.
– Почему ты мне не отвечаешь? – укоризненно заглянул он в глаза своему другу. – Очень важно, чтобы я понял тебя. Ну почему у нас с тобой ничего не получается? Я ведь далеко не глуп, я знаю. С помощью своей машины я уже кое-что понял, но этого мало, очень мало. Мы изгнали охотников, которые обижали твоих родителей, а ты почему-то молчишь…
Казалось, настроение человека передалось юному тайгетянину. Малыш затянул печальную, заунывную песню.
– Я не хочу, чтобы тебе было плохо, ведь ты – мой друг. Знаешь, нам все-таки стоит вместе послушать, что выдает мой синтезатор. Все эти скрипы, цоканья, свисты и завывания. Но ваши взрослые… – композитор в сердцах махнул рукой. – Они даже не подозревают о моем существовании. Чем таким важным они занимаются, что даже бровью не ведут при виде чужеземных гостей?
Мартэн перестал гладить малыша по спинке. Тайгетянин неожиданно издал особенно жалобный пассаж, а затем схватил беззубым ртом руку маэстро и долго тряс ее, словно за что-то горячо благодарил.
Высвободив руку, Мартэн потрепал маленького друга по шее. От удовольствия тот закрыл глаза.
– Глупый жизнелюб. Неужели ты не видишь, что тебе угрожает опасность?
Тайгетянин открыл один глаз и непонимающе уставился на музыканта.
– Конечно, не видишь. А зря. Я глажу тебя по холке, а вся Галактика валится в тартарары. А ты ведь ужасно похож на меня.
Комичность ситуации заставила маэстро громко расхохотаться. Вскоре его смех перешел в надсадный кашель, предвестник грозной болезни. Задыхаясь, Мартэн катался по песку, хватаясь руками за горло. Детеныш приподнялся на передних ластах, испуганно наблюдая за странным поведением двуногого существа. Бледный и обессиленный, музыкант попытался встать на ноги, но вновь рухнул на чистый блестящий песок. Непослушное тело ныло, руки онемели.
Внезапно, по-воробьиному зачирикав, тайгетянин начал описывать вокруг человека замысловатые круги, а затем во весь дух припустил вдоль берега.
– Эй! – закричал ему вдогонку Мартэн, приподнявшись на локте. – Куда ты бежишь? Не покидай меня!
Однако детеныш даже не обернулся. Охваченный необъяснимым страхом, маэстро уронил голову на песок. Никогда еще его болезнь не давала о себе знать так, как сейчас. Острая пульсирующая боль, казалось, пронизывала каждый нерв, каждую клеточку его организма. Собрав последние силы, Мартэн потянулся к карману, где лежали спасительные таблетки, но с ужасом обнаружил, что оставил коробочку в палатке. Он вновь поднял голову: вокруг возвышались лишь холодные скалы да шумел бескрайний океан. Он почувствовал себя совершенно одиноким среди чужого враждебного мира. Страстно захотелось вернуться назад в лагерь, к очагу, к людям.
