беседовали.
– Я позвал вас потому, что здесь, как вы понимаете, удобнее вести конфиденциальные разговоры, чем в профессорской, – объяснил мне Браун. – Ну, а дожидаясь вас, я позволил себе выпить бокал мансанильи. Это очень, знаете ли, помогает в деловых разговорах.
Он протянул мне бокал, налил вина в свой и сказал:
– Видимо, надо ковать железо, пока оно горячо. До сих пор не могу простить себе, что из-за моей неповоротливости у нас отбили потенциального союзника – Гея. Нам надо организовать наш дружеский ленч как можно скорей.
– Я тоже так думаю, – проговорил Кристл.
– Пока что наши противники гораздо предприимчивее нас, – сказал Браун, – и нам еще повезло, что мы лишились только одного союзника.
– А по-моему, Винслоу оказал Кроуфорду медвежью услугу, – возразил Кристл. – Он поступил весьма неблагоразумно. И больше навредил ему, чем помог. Короче, если бы Кроуфорда поддерживали мы, то он наверняка прошел бы в ректоры почти без борьбы.
– И все же я не успокоюсь, пока не соберу нашу партию за ленчем, – сказал Браун.
– Нам надо заставить высказаться каждого человека, – добавил Кристл.
– Председательствовать придется вам, – проговорил Браун, – вот вы и заставьте каждого сказать, что он будет поддерживать Джего.
– Почему это мне придется председательствовать?
– Председательствовать должен руководитель. А руководителем нашей партии я считаю вас. – Браун улыбнулся. – И мне кажется, что собраться нам надо в ближайшее воскресенье. А сейчас осталось решить, кого мы пригласим. Я уже объяснял декану, – сказал мне Браун, – что тоже не все время сидел сложа руки, пока наши противники устраивали свои совещания. И по-моему, мне удалось сагитировать Юстаса Пилброу. Я уверен, что его нужно пригласить. Он, конечно, не очень-то интересуется распределением административных должностей, да и политические взгляды Джего особого восторга у него не вызывают, ну а все же мне, по-моему, удалось его сагитировать. Или, говоря иначе, если бы у Джего были менее трезвые политические убеждения – вы уж, Элиот, не сердитесь на меня, – Юстас превратился бы в его пламенного сторонника… но я думаю, что он проголосует и за Джего реального, такого, какой он есть.
– Значит, все, кроме юного Льюка, уже распределились, – сказал Кристл. – По крайней мере на сегодня.
– Разумеется, мы пригласим не только Пилброу, но и Найтингейла, и Роя Калверта, – продолжал Браун. – Непонятно только, надо ли приглашать Льюка. Должен признаться, что я очень не хочу этого делать.
– Мы без всякого труда склоним его на нашу сторону, – жестко сказал Кристл. – И наши противники – тоже. Он же младенец.
Льюк вошел в члены Совета несколько месяцев назад, и я практически не знал его, потому что видел только на официальных собраниях да во время обеда, – он казался мне жизнерадостным, но сдержанным и очень наблюдательным молодым человеком. Мы разговаривали наедине – и то не больше получаса – всего один раз, когда я встретился с ним, прогуливаясь в парке нашего колледжа.
– Не знаю, – сказал я Кристлу, – так ли уж легко склонить его на чью-нибудь сторону.
– Нет ничего легче, – уверил меня Кристл. – Что для нас, что для Винслоу.
– Мне тоже так кажется, – сказал Браун. – Думаю, что декан, совершенно прав. – И добавил: – Вот поэтому-то я и не хочу его приглашать. – Браун смущенно раскраснелся, но лицо у него было решительным и твердым. – Да-да, мне не хочется склонять его на нашу сторону. Он очень молод, он еще не утвердился у нас, и я считаю, что мы просто не имеем морального права давить на него. Я вовсе не уверен, что мы сможем предоставить ему место через шесть лет, даже если он будет работать у нас чрезвычайно успешно: в колледже уже есть один физик – Гетлиф, и я не знаю, найдем ли мы средства, чтобы учредить для Льюка постоянную должность. – Льюк и Рой Калверт были направлены в колледж на исследовательскую работу; в конце этого срока они должны были уйти, если колледж не предоставит им штатную должность. Все мы понимали, что Роя непременно зачислят в штат; но приживется ли у нас Льюк, пока еще никто не знал. – Льюку естественно примкнуть к партии Кроуфорда и Гетлифа. Они ученые, они в состоянии помочь ему, если у колледжа появится возможность взять его на постоянную работу. По-видимому, он не захочет портить с ними отношений, и мы не вправе осуждать его за это. Если бы у меня, как у этого парня, отец был портовым рабочим – хотя по нему этого вовсе не заметно, – я ни за что не стал бы рисковать, начиная свою научную карьеру. Поэтому я не стану склонять его к рискованным поступкам. Пусть сам решает, кого он будет поддерживать, мы не должны в это вмешиваться.
– Послушайте, – сказал я, – Фрэнсис Гетлиф – справедливый и беспристрастный человек…
– Согласен, – перебил меня Браун. – И я вовсе не говорю, что решение Льюка в пользу Джего непременно как-то повлияет на его судьбу. Но ему-то может казаться, что повлияет. И я, знаете ли, не возьму на себя смелость его переубеждать.
– Что ж, это сильный довод, – сказал Кристл.
– Единственное, что я могу сделать, – продолжал Браун, – это послать ему записку с извещением, что некоторые его коллеги решили поддержать на выборах Джего. Я напишу ему, что в воскресенье у нас состоится рабочее совещание, а поэтому мы приглашаем только тех, кто уже сделал окончательный выбор.
– К сожалению, я должен признать, что вы правы, – сказал Кристл.
На том они и порешили. А я подумал, что их огромная влиятельность в колледже становится вполне понятной, когда убеждаешься, что, даже делая политику, они остаются доброжелательными и тактичными. Я знал, что успешно и долго управлять своеобразным сообществом колледжа можно только в том случае, если пользуешься доверием коллег. И большинство доверяло этим политикам. Да, они были политиками, откровенно стремились к власти и руководствовались в своих поступках жесткими правилами политической игры. Однако они никогда не преступали законов общечеловеческой порядочности. Всегда держали свое слово. Неизменно были особенно щепетильными и справедливыми, когда имели дело с молодежью. И люди полагались на них – хотя считали, что Кристл менее надежен, чем его друг. Грубая прямолинейность Кристла мешала им увидеть, что в глубине души он добрее Брауна.
А вскоре я убедился и в том, что им вовсе не всегда отдают должное – на примере Льюка. В тот вечер Льюк сидел за обедом рядом со мной. Он казался не таким жизнерадостным, как обычно, веселый огонек в его глазах приугас; я спросил, как подвигается его работа.
– По синусоиде, – ответил он. Мне пришлось вспомнить, что синусоида – это кривая, которая идет то вверх, то вниз. А Льюк между тем продолжал:
– Порой мне кажется, что задача практически решена. А порой я думаю, что изобретаю вечный двигатель. Сейчас у меня как раз вторая фаза. И я почти уверен, что никогда не закончу эту проклятую работу.
Он был подавлен и раздражен, а тут вдруг мы услышали, как Браун приглашает Роя Калверта на ленч – «где соберутся в первый раз все сторонники Джего».
– О чем он говорит? – спросил меня Льюк. – Это что же – ответ на совещание у Винслоу?
– В общем, да, – сказал я.
– А меня пригласят?
– По-моему, Браун считает, что вы еще не приняли окончательного решения.
– Мог бы и поинтересоваться, – проворчал Льюк. – Ладно, я потом сам потолкую с ним начистоту.
В профессорской, разливая по бокалам вино, он разговаривал с Брауном спокойно и почтительно. И я снова убедился, что он замечательно владеет собой. Через час, когда мы с Брауном вышли во дворик, Льюк догнал нас.
– Браун, почему вы не позвали меня на ваше партийное совещание? – резко спросил он.
– Строго говоря, его нельзя назвать официальным совещанием, – ответил Браун. – Я думал послать вам записку…
– У вас собираются сторонники Джего, верно?
– Да, некоторые из нас считают, что Джего будет хорошим ректором. Мы…
– Я тоже так считаю. Почему мне ничего не сказали? Почему меня не пригласили на совещание?
Браун шел домой, в город, и, спрятавшись от дождя под аркой главного входа, мы остановились под
