— Если бы ты его знала, — неожиданно просто сказала Марина, — то, наверное, говорила бы иначе,
— Как его фамилия, если не секрет?
— Его фамилия Росовский.
— О Короле и Орленко он ничего не пишет?
— В каждом письме, — ответила Марина. — Они большие друзья.
— Как они там — живы-здоровы?
— Король был ранен, но сейчас они опять все вместе воюют.
Глубокая ночь лежала над Уральскими горами, над бескрайними степями, над фронтами войны. Печурка в комнате остыла, становилось холодно, — мороз на улице достигал сорока градусов, а подруги все сидели в комнате Марины, разговаривая о далеких знакомых, которые стали им обеим близкими и родными.
Неожиданно в коридоре послышались тяжелые шаги, и чей-то громкий голос прозвучал в тишине. Слова были непонятными. Марина и Ганна сразу насторожились» Еще раз прозвучал голос, он был явно незнакомый, пришлось выглянуть в коридор. Ганна и Марина вышли и сразу же в удивлении остановились на пороге, ничего не понимая.
Закутанный с ног до головы, в коридоре стоял высокий человек. Он весь был густо залеплен снегом, а пилотский шлем на его голове напоминал ледяную глыбу. Человек что-то восклицал на языке, очень мало напоминавшем русский. Увидев девушек, он быстро пошел к ним, и тогда среди шарфов вдруг появилось полное лицо с отмороженным побелевшим носом.
Марина вскрикнула, увидя этот нос. Она не пустила человека в комнату, а тут же, в холодном коридоре, стала растирать ему нос снегом, пока он не покраснел. Только тогда девушки разрешили незнакомцу войти в комнату.
Он вошел, тяжело дыша, размотал теплый шарф, достал из кармана документы и протянул их Ганне. Девушки узнали, что инженер Генри Кервуд приехал из Америки к ним на завод для обмена опытом.
Первым делом известили Валенса. До его прихода Кервуд расспрашивал обо всем, что его интересовало. Пока что интересы его не выходили за пределы сугубо бытовых дел, и удовлетворить их было нетрудно.
Мистер Генри Кервуд был высокий, крепкий человек с правильными, даже красивыми чертами лица, если бы их не портил красный распухший нос, который, видно, болел, так как Кервуд то и дело трогал его пальцем и болезненно морщился.
Он объявил, что очень рад побывать на таком заводе у союзников и вообще очень рад работать в России. Россия ему нравится, но сравнивать ее с Америкой нельзя. Он намерен здесь работать и работать хорошо, для этого его сюда и послали.
— А когда будет второй фронт? — сразу же спросила Марина.
— О, будет, будет, — ответил Кервуд, — об этом можно не беспокоиться. Раз мы сказали, то все будет сделано, можете быть уверены.
Разговор был прерван приходом Валенса. Его вызвали по телефону. В этот поздний час он не спал и сразу же пришел на работу. О приезде Кервуда его предупредили заранее, но он не думал, что это произойдет так скоро.
Они обменялись приветствиями, и директор сразу повел гостя устраиваться. С лица Валенса не сходила приветливая улыбка, но он все-таки очень внимательно приглядывался к американцу. Казалось, что и гость это чувствует, хотя на поведении его это никак не сказывалось. Он смеялся после каждого своего слова, показывая крупные зубы, и повторял одни и те же фразы. Говорил он ломаным русским языком, но понять его было легко.
На прощание он похлопал девушек по плечу. И сделал это так милостиво, как король. Они едва сдержали себя, чтобы не рассмеяться ему в лицо. Он был так убежден в своем превосходстве, что даже спорить с ним не хотелось. Валенс чувствовал, что несколько едких фраз уже вертится на языках девушек, и, чтобы избежать острого разговора, поспешил вывести гостя из комнаты. Еще некоторое время в коридоре звучал громкий голос американца, потом все стихло.
Девушки переглянулись и пожали плечами.
— У меня несколько странное впечатление от нашего союзника, — сказала Марина,
Ганна промолчала, только посмотрела на Марину, рассмеялась и пошла к себе в лабораторию. На ночь у нее оставалось еще много работы.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Хорошее настроение не покидало Любовь Викторовну. Теперь ей было уже ясно, как действовать. Судьба совершенно случайно дала ей в руки такие козыри, что не выиграть было бы просто смешно. Она теперь знала, как победить Соколову, как заставить ее принять все условия. И даже если она не примет, то и это не беда: все будет именно так, как того желает шеф гестапо и как хочет оиа сама, Любовь Викторовна Берг.
Однажды утром она явилась перед Соколовой, как всегда улыбающаяся и приветливая, но в ее приветливости сквозила настороженность.
— Как вы себя чувствуете? — Этот стандартный вопрос прозвучал несколько иначе, чем всегда.
Соколова промолчала.
— Мне хочется сегодня предложить вам небольшую прогулку.
— Далеко?
— Не очень. В институт стратосферы, который уже начал свою работу.
Она окинула Соколову внимательным взглядом, стараясь прочесть на ее лице первое впечатление от этих слов. Но ничего не увидела. Слишком много пережила Вера Михайловна, чтобы любая плохая весть могла изменить ее лицо. Только мозг начал работать лихорадочно и напряженно.
«Что все это значит? О каком институте стратосферы говорит гестаповка? Кто у них там работает? Провокация это, или действительно немцам удалось что-то сделать?»
Все эти вопросы промелькнули в голове молниеносно, и чтобы ответить на них, необходимо, конечно, побывать в этом институте.
— Хорошо. Я поеду, — согласилась Соколова.
— У меня на этот счет не было никакого сомнения, — заметила Берг. — Пальто для вас уже приготовлено, ведь на улице зима.
Пальто, которое сразу же появилось, очевидно, было взято в какой-нибудь брошенной квартире или в комиссионном магазине. Не новое, но очень приличное, оно и теперь выглядело более чем пристойно.
Они вместе вышли из подъезда. Свежий воздух был таким неожиданно пьянящим, что Вера Михайловна пошатнулась и чуть не упала. Чьи-то сильные руки сразу же поддержали ее. Она оглянулась — гестаповский солдат шел следом за ними.
Машина рванулась с места. Странно и жутко было смотреть на Киев конца сорок первого года. Вера Михайловна помнила каждую улицу, каждый дом, знала здесь все до мельчайших подробностей. Все было знакомым и в то же время все было не таким; что-то изменилось, исчезло. Будто вынули веселую шумливую душу из целого города. И люди на улицах изменились. Дело тут шло не о немцах в мышино-зеленоватой униформе, а об обычных людях, которые торопливо, словно украдкой, пересекали улицы, поскорее стараясь скрыться в холодных домах, будто суслики, перебегающие из коры в нору.
Ночью шел мокрый снег, и ветви каштанов отяжелели, склонились под его тяжестью. Как хорошо было когда-то в такие дни ходить по киевским улицам, любуясь поникшими от снега ветками, вдыхая во всю емкость своих легких морозный воздух и радуясь предстоящей встрече Нового года. Где-то теперь суждено встретить Новый год?..
Машина остановилась возле института стратосферы, у того самого подъезда, на ступеньки которого тысячи раз приходилось подыматься. Прежде тут не было никакой вывески, а теперь она появилась: «Государственный институт проблем стратосферы» — значилось на деревянной доске, висевшей над
