— Правильно. И твой заместитель Валя думает точно так же. Так вот, чем быстрее вы приведете здесь все в порядок, найдете людей, материалы, инструменты, тем будет лучше.
— Я его еще сегодня начну готовить, — пообещал Полоз.
— Желаю успеха, — ответил Валенс.
Они еще немного поговорили, а когда Полоз ушел, Валенс долго сидел в кресле, думая о выдержке и силе воли майора Полоза.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Вера Михайловна Соколова медленно, осторожно, стараясь не двигать плечом, поднялась с кровати и подошла к окну. Октябрь шел над Киевом, каштаны на улице Ленина облетели — чернели голые ветви. С серого унылого неба сыпал мелкий колючий снежок. Холодно на улице, неприветливо.
В соседней комнате что-то зашуршало. Вера Михайловна прислушалась: нет, это только показалось, в квартире пусто. Берг с самого утра ушла на работу, немец — не то ординарец, не то охранник — сидит, вероятно, на площадке, его можно вызвать, нажав кнопку.
Соколова снова посмотрела вниз. Как мало людей на улице. Словно все вымерло в Киеве. Только каштаны стоят по-прежнему, непоборные в своей красе, даже теперь, глубокой осенью, они незабываемо прекрасны.
От нескольких минут стояния плечо снова заболело. Вера Михайловна легла. Мысли ее текли медленно, но настороженно. Это чувство настороженности не проходило с той минуты, как Соколова увидела Любовь Викторовну. В квартире живут рядом два врага, хотя правильнее эти отношения определить как отношения тюремщика и узницы. Но чего хочет от Соколовой Любовь Викторовна, пока понять невозможно. Она неизменно приветлива, любезна, рассказывает последние новости, открыто радуется успехам гитлеровских войск, которые упорно продвигаются вперед, и не желает замечать, что ее пленнице хочется кричать от этих новостей.
Но у Берг, безусловно, какой-то план, она что-то собирается сделать с Соколовой, Не может она быть такой любезной и такой предупредительной, не преследуя какой- то своей цели. Прошло уже больше месяца с того дня, как они встретились тогда в лагере, а до сих пор не было сказано ни одного слова, которое дало бы повод считать, будто у Берг какие-то задние мысли или планы. Но в бескорыстную любезность этой гестаповки Соколова не верила. Слишком хорошо знала она Любовь Викторовну!
Чего же она хочет? Трудно, почти невозможно ответить на этот вопрос. Ясно одно: использовать Веру Михайловну гитлеровцам не удастся, об этом нечего и думать. Но что предпринять? Сидеть вот так сложа руки? Да, пока она не поправится, надо ждать. Собраться с силами, а потом уже определить план действий. Не может быть, чтобы в Киеве не осталось своих людей, здесь, вероятно, есть подпольная организация и оставлены отдельные коммунисты. Как связаться с ними — она не знает, но уверена, что найдет способ и свяжется.
Небольшая прогулка по комнате, несколько минут стояния у окна — и силы больной иссякли. Она легла, закрыла глаза, и вдруг все исчезло, словно растворилось в дремоте. Кто-то вошел, вероятно, Любовь Викторовна вернулась, — кажется, это ее шаги. Интересно, какую новость принесет она сегодня. Конечно, ничего утешительного от нее не услышишь. Соколова вспоминает, как несколько дней назад она пришла веселая и сказала:
— Вы знаете, я никогда не думала, что большевики разучились конспирироваться. Конечно, это поколение уже забыло революционные традиции! Одним словом, сегодня гестапо арестовало организацию, оставленную здесь, в Киеве. Но как арестовало, вы и представить себе не можете. Эти люди, видимо, решили, что в городе советская власть. Они дали женщине-курьеру список комитета, чтобы она всех оповестила о дне заседания. Женщину, конечно, выследили, и весь комитет уже за решеткой. Я даже не могу понять — глупость это, полное ли непонимание ситуации в Киеве, где работают лучшие силы гестапо, или просто предательство? Я была лучшего мнения о ваших подпольщиках.
Она говорила это горячо, волнуясь, и Соколова не могла понять главного — интонации: сочувствует Берг или возмущается. Сама по себе весть ошеломляла. Все это, конечно, могло быть и ложью, но почему- то ей казалось, что именно сейчас гестаповка говорит правду… Проверить это сообщение Вера Михайловна не могла никак и мрачно промолчала, слушая злорадное сообщение фрау Берг.
А что она принесла сегодня? Может быть, снова сказку о том, что большевики сдали Москву?
В этот раз Любовь Викторовна пришла неразговорчивая, раздраженная. С отвращением взглянула на свою пленницу, села за ужин, — все это молча, зло.
«Что-то произошло, какая-то неприятность», — решила Соколова, но ни о чем не спросила; она вообще раз и навсегда запретила себе что-либо спрашивать у своей мучительницы.
— Сегодня ночью взорвалась гостиница, где жили наши офицеры, — неожиданно проронила Любовь Викторовна. — Видимо, я ошиблась — не все большевики забыли, что такое конспирация.
Сердце Соколовой бешено заколотилось. Значит, есть наши люди в Киеве, значит, можно установить связь!
Берг будто читала ее мысли:
— Не радуйтесь преждевременно. Их поймали и через два дня расстреляют. Но все-таки я не думала, что в Киеве может случиться такое.
Вера Михайловна помолчала, давая себе время успокоиться. Впервые за все время пребывания в этой квартире она спросила:
— Скажите, для чего я вам нужна?
Берг посмотрела на нее с наигранным удивлением.
— Вы мне абсолютно не нужны.
— Зачем же вы забрали меня из лагеря?
— Из чувства сострадания. Неужели, увидев меня в таком положении, вы не сделали бы то же самое?
— Никогда!
— А вот я сделала. Всю жизнь я плачу добром за причиненное мне зло, но оценить этого не смог еще никто. Не оцените, конечно, и вы. Но тут уж ничего не поделаешь, такова моя судьба.
Эта лицемерная болтовня возмутила Соколову, но она сдержала себя. Любовь Берг не сможет обвести ее вокруг пальца.
— Когда вы спасали меня, — продолжала она, — у вас уже был определенный план. Кого вы искали?
— Знакомых. Разве я не имею права сделать доброе дело, если представляется такая возможность? Мною руководили христианские чувства, о которых вы давно забыли. Вы не верите мне?
— Нет.
— Напрасно. Кое-какие планы относительно вас у меня, правда, есть, но сейчас о них еще рано говорить, подождем до вашего выздоровления.
И она демонстративно принялась пить кофе, давая этим понять, что разговор окончен.
Но для Соколовой разговор только начинался. Теперь она знала — Берг хочет использовать ее. Пусть не надеется, ничего из этого не выйдет! Вера Михайловна скорее умрет, чем что-нибудь сделает для этой диверсантки, которой посчастливилось удрать из советской тюрьмы. Пусть не радуется эта фрау, с виселицей она в конце концов встретится.
А может быть, все, что она сделала для Соколовой, — это мостик для поворота назад, попытка искупить свои грехи? Нет, на это не похоже. Во всяком случае, нужно быть осторожной.
Она вдруг вспомнила Михаила Полоза. Когда советские самолеты пролетают над Киевом, она всем сердцем посылает им привет и пожелание удачи. Ведь на любом из них может лететь он, Михаил, может случиться, что именно его рука поведет в темноте тяжелый корабль. Он думает, что она погибла! Что делать? Как дать весточку?
— Вы сегодня подымались с постели? — покончив с кофе, спросила Любовь Викторовна.
— Да, на несколько минут. Охрану у входа, очевидно, надо усилить, ведь я могу убежать.
