и тролли приснятся.
«Хироуз», или, если уж быть совсем точным, «Герои могущества и магии», действительно были проблемой. Аня считала, что вместо того, чтобы в субботу сразу после завтрака садиться играть с компьютером в «Хироуз», мне следовало посадить в машину ее и Иланку и отвезти их за город. И, собственно говоря, она была не так уж и неправа. Но замки и боевые походы, даже виртуальные, казались мне все же более интересными, чем марокканцы с мангалами в пыльном парке у поворота на Бейт-Шемеш, и, несмотря на то, что я, в принципе, любил наши семейные выезды (а уж то, что Аня рассказывала, было всегда по-настоящему интересно), я иногда предпочитал им «Хироуз». Да к тому же на работе мы часто обсуждали сыгранные партии. Это была часть моей свободы, от которой я не был готов отказаться. И все же не могу сказать, что я играл в «Хироуз» каждый выходной; скорее это был повод для обид, часто заслуженных. Я и вправду много занимался всякой ерундой, болтался по интернету и читал абстрактные статьи по физике, которые в этой жизни мне уже никогда не пригодятся, да и на работе проводил достаточно много времени. Так что про то, что у меня жена и ребенок, мне действительно следовало иногда напоминать.
И тем не менее ее реакция меня успокоила; как обычно, Анюта увидела самую суть проблемы в ее незамысловатой простоте. Сон, который начал меня всерьез волновать и чье происхождение мне не было понятно, оказался обычной реакцией на компьютерные игры; и в течение последующих нескольких дней я не переставал удивляться тому, что это, казалось бы, самоочевидное объяснение не пришло мне в голову. В первый же вечер я стер «Хироуз», а заодно и «Воркрафт», «Старкрафт», «Поселенцев», «Силу и магию» и «Семь королевств»; а в выходные мы поехали в парк имени Канады. Стояла прекрасная погода, было солнечно и тепло, мы припарковались на площадке около деревянных столиков, погуляли по лесу и даже отошли от дороги настолько, что машина полностью скрылась из виду, растворившись среди зелени. Потом мы достали из багажника переносной холодильник, накормили Иланку, перекусили сами и только после этого поехали на детский день рождения к одной из Аниных бывших сотрудниц по работе. И хотя Иланка была еще слишком маленькой, чтобы по настоящему принять участие в общих детских играх, было видно, что ей все равно там очень понравилось.
День рождения проходил в сосновой роще под Иерусалимом чуть ниже квартала Бейт-Акерем; рощица была несколько замусоренной, но, с другой стороны, подумал я, когда мы приехали, мясо уже жарилось и бутерброды были разложены на больших пластиковых тарелках. Даже прозрачные пластмассовые вилки лежали аккуратной пачкой совсем рядом с тарелками. Так что в смысле готовки от нас ничего не потребовалось; почти сразу по приезде нас накормили прекрасными шашлыками, салатами, сосисками с потрохами и отменными бутербродами. На вине они, правда, как мне показалось, немного сэкономили, но это, разумеется, не имело значения. Да и наши подарки тоже очень понравились; Анина подруга, имя которой я, к своему стыду, уже успел забыть, ужасно обрадовалась и сказала, что это именно то, о чем ее сын всегда мечтал.
— Это все Лёнчик, — сказала Аня, показав на меня, — в том, что хотят дети, он разбирается как никто.
Вторую семью, праздновавшую детский день рождения, мы, к сожалению, не знали. Довольно быстро выяснилось, что среди гостей много моих коллег, и Анина приятельница порадовалась, что нам будет о чем поговорить. Правда, в основном это были люди, закончившие различные программистские курсы, и, как это обычно бывает в таких случаях, наша профессия представлялась им огромной таблицей, в одном столбце которой записаны стандартные действия, а в другой — желаемый результат. Мы вместе поругали винды и Майкрософт, посмеялись над пользователями, рассказали друг другу десяток старых программистских анекдотов; потом поговорили про политику.
Но тут, в значительной степени по моей вине, произошло нечто, что, как мне показалось, немного испортило Анюте настроение. Посреди разговора я вдруг обнаружил, что вино в моем пластиковом стаканчике неожиданно кончилось, и, вместо того, чтобы попросить передать бутылку, я встал, чтобы налить себе еще. А потом, по не вполне понятной мне причине, я вместо того, чтобы вернуться на свое место, лег со стаканом чуть в стороне — там, где шум разговора уже сливался с шумом сосен. Сначала я просто лежал, вдыхая воздух, шелест, голубизну неба, а потом, приоткрыв глаза, посмотрел перед собой и увидел, как стволы сосен восходят в небо высокими, чуть красноватыми колоннами. Их зеленые кроны касались небесной синевы, покоя и молчания; шум разговора отступил; это было мгновение тишины, прояснения, ясности. Вдоль безупречных линий сосновых стволов, вдоль пропилей зелени я смотрел в толщу прозрачной голубизны, и мне показалось, что мир неожиданно наполнился едва ощутимой музыкой, ниспадающей из пространства тишины, пространства покоя и безвременья. Я лежал так довольно долго, вслушиваясь в синеву неба, в несуществующую музыку, в незримую и иллюзорную пульсацию вечности, пока вдруг не услышал Анин голос: «И сколько ты будешь так лежать? Тебе опять скучно, да? Я уж и не знаю, как должны выглядеть люди, чтобы ты до них снизошел». Я сказал ей, что я, кажется, немного задремал, что мне ужасно неловко; вернулся в компанию и даже рассказал несколько забавных историй.
Мне действительно было несколько неловко за свою рассеянность, но, по большому счету, мы все прекрасно провели время; еда и компания стоили друг друга. Было видно, что Аня очень довольна; а Иланка на обратном пути уснула на заднем сиденье машины, хоть поездка была и недолгой. Анюте гости тоже очень понравились, хотя некоторые из них, как ей показалось, и были несколько туповаты; что же касается Лены, то к ней Аня относилась очень нежно еще в те времена, когда они работали вместе, и она была ужасно рада, что та ничуть не изменилась. Даже то, что Лена безвкусно одевалась, сказала она, и не очень умела краситься, ничуть ее не портило; в этом наши мнения полностью совпадали. В конце концов, она была замужем за человеком много старше ее и, естественно, выглядела старше своих лет. Да и детство в Кременчуге едва ли способствовало воспитанию хорошего вкуса. А матерью она была очень хорошей, это было сразу видно — хотя бы по тому, с каким умилением она смотрела на своих детей.
Так что выходные прошли очень удачно, и Анюта была вполне счастлива. И все же в ночь на воскресенье этот странный сон приснился мне снова. Он был ясен как никогда; шумел ветер, холодный воздух наполнял легкие, удар копыт о землю заставил меня вздрогнуть, где-то заржала лошадь, сквозь разрывы в тумане было видно, как восходит солнце. А потом снова невидимый голос начал читать список имен; и среди этих имен я услышал имя, которым тогда, у Регины Марковны, назвали Сашу: Азаэль. Я помню всплеск удивления, потом страх, почти панику, а еще чуть позже душевную судорогу, выбросившую меня из сна. В спальне за наглухо закрытыми жалюзи не было ничего видно; Аня спала почти беззвучно, сливаясь с темнотой. Я выбрался из комнаты на ощупь, трижды прошелся по квартире, потом вышел на балкон. Слева темнел силуэт соседнего дома; свет во всех его окнах был погашен. А справа к балкону подступали горы; навстречу им вдоль склона холма спускались дома в сгустках темноты с вплетенными между ними нитями уличных фонарей. Чуть ниже вдоль невидимых дорог скользили светлячки автомобильных фар; еще дальше проступали очертания арабской деревни. Горы дышали резким пронзительным ветром; было холодно; я почувствовал, как кожа покрывается мурашками. Вернувшись в салон, я завернулся в лежавший на кресле плед, закурил, снова вышел на балкон. Холодный воздух наполнил легкие, очищая душу и прогоняя мысли; я сидел почти неподвижно, восторженно и опустошенно глядя в пространство. А потом где-то вдалеке я услышал ржание лошади, перемешанное с шумом ветра; и на секунду мне показалось, что мой сон вернулся. Я вздрогнул, но сон не отпускал меня; мне стало казаться, что темнота начинает рассеиваться, как туман, обнажая отроги дальних гор; еще немного, и сквозь разрывы тумана проступят чуть влажные камни на серых склонах, невидимые долины и лучи восходящего солнца. Чувство узнавания было столь сильным, что я испугался.
На следующий день я сказал Ане, что задерживаюсь на работе. Но спустившись на стоянку, я сообразил, что ей скорее всего захочется проверить, где я, и она будет звонить на работу, а не на мобильник; и надо ее предупредить, что меня в моей комнате не будет. Я вернулся к себе и позвонил домой, чтобы домашний опознаватель номера зарегистрировал звонок с рабочего телефона; посмотрев на часы и убедившись, что уже нерабочее время, Аня поймет, что я говорю правду.
— Анькин, привет, я еще у себя. Как ты там?
— Ничего. Вот Лена звонила, звала нас с тобой в гости. Говорит, что с тех пор, как я от них ушла, там все идет как-то криво. А та крыса, которую на мое место взяли, их совсем уже достала. Короче говоря, все
