— Может быть, мы что-нибудь подберем для Вас?
В темноте комнаты содержимое гардероба невозможно было различить. Она подошла к окну и раздвинула портьеры. Там, где кончался сад, начиналось море, и в лучах солнца его гладь переливалась всеми оттенками серебра. Она наслаждалась открывшимся видом, как внезапно поймала мысль, если бы не граф, не Чад, она бы сейчас создавала единое целое с этим серебром, являясь кормом для всех живых его обитателей.
Девушка вернулась назад в комнату, и ее внимание привлекла рубашка, плотно обтягивающая его плечи. Мало того, сейчас ткань еще больше уплотнилась, высушенная соленой морской водой, казалось, что она превратилась в его вторую кожу, подчеркивая каждый мускул тела.
Он развернулся без предупреждения. По тому, как приподнялась его бровь, она поняла, что он заметил ее изучающий взгляд, хотя его глаза оставались слегка прикрытыми. Она моргнула и, нащупав что-то под рукой, произнесла:
— Это комната Вашего отца?
— Нет, матери.
Это удивило ее. Она подошла к кровати, проведя рукой по толстому, украшенному резьбой столбику из красного дерева, поддерживающему балдахин. В этой комнате не было ничего женского.
— Не удивительно, что Ваша мать редко посещала Эджкомб. Это место словно создано для мужчины. Я полагаю, что Ваш отец наслаждался каждым приездом в имение, возможностью побыть в одиночестве.
— Подождите здесь, я поищу другую комнату, — он внимательно посмотрел на нее и вышел в коридор.
Вздохнув, девушка присела на край кровати и приготовилась к ожиданию.
Матрас манил своей мягкостью. Не придавая большого значения слою пыли, Софи вытянулась на покрывале. Подушки горкой лежали в изголовье, резким движением сбросив несколько верхних, девушка улеглась на относительно чистые, лежащие внизу. Ее руки и ноги отваливались от усталости, спина ныла, веки налились свинцовой тяжестью. Восхождение. Страх. Это не могло благополучно отразиться на ее здоровье. Именно на этой мысли ее глаза сомкнулись.
Когда она вновь открыла глаза, сквозь темную вуаль облаков робко пробивался свет звезд. Ледяная вода окутывала ее тело, дергая за рубашку, за волосы, словно нетерпеливый ребенок. Ее несло по течению в самое сердце безбрежного, черного океана, без малейшего намека на близость огней гавани. Крайний, неудержимый страх сковал девушку, она попыталась приподняться, но волна накрыла ее.
Чад отказался от своих поисков после третьего пустого гардероба. Ему не составило усилий осмотреть спальную комнату отца и ту, которую он себе выбрал для проживания. Но в шестой и последней комнате мужчина неожиданно нашел несколько платьев, которые, в этом он ни грамма не сомневался, не принадлежали ни его матери, ни любой другой женщине, которых он знал.
По его спине поползли призрачные нити смутной тревоги. Эти платья по росту были слишком велики для его матери. И они даже не соответствовали тому фасону и покрою, который специально для нее подбирала модистка.
Он с нарастающим возмущением еще немного покопался в дешевом муслине и атласе. Его ощущения из неприятных переросли в отвратительные, словно он выпил бочку бормотухи и выкурил тонну протухших сигар. Он подошел к туалетному столику и раскрыл выдвижные ящики. Они были битком. Ленты и шпильки. Чулки и подвязки. Яркие расшитые шали. Стеклянная бутылочка с каким-то пряным мускусным ароматом. Ничего, что могло бы принадлежать его матери.
Тяжело дыша, стиснув зубы, он со стуком отправил ящики назад и внимательно, словно ожидая ответа, посмотрел в зеркало.
Франклину Рутерфорду нравилось уезжать на лошади из Грандвью в Эджкомб, захватив с собой на поводке своих любимых охотничьих собак. Он заявлял, что ему просто необходима неделя или даже две недели отдыха в Эджкомбе, охота и курение трубки без упреков со стороны его жены. Мать Чада никогда не жаловалась, она всегда встречала его со спокойной улыбкой и искренне желала ему наслаждаться отдыхом.
Чад всегда сопровождал отца в его вылазках в имение, но по мере взросления частота его поездок значительно сократилась. Он чувствовал себя виноватым перед отцом, но тот, видимо, втайне радовался, получив возможность проводить время наедине с…кем?
С любовницей! Или со шлюхой, судя по этим платьям. Или же Франклин оставался верным мужем до тех пор, пока его жена не скончалась от лихорадки шесть лет назад? Христос, Чад молился, чтобы это было так. Мысль о том, что его отец ничем не отличается от тех мужей, для кого супружеская верность лишь пустой звук, болью отдавалась в самом сердце, так как понимал, что его обладающая чувством собственного достоинства мать никогда унизится до упреков мужу.
Но об этом он мог только догадываться. Если бы только он не был таким закрытым и безучастным по отношении к отцу за последние годы, если бы так они не отдалились друг от друга. Возможно, Франклин больше бы ему доверял.
Тяжелая правда грузом легла на его плечи. Он так никогда и не узнал до конца своего родителя, ни как мужчину, ни как друга, которым Франклин мог бы стать. Хорошо это или плохо, но Чад удостаивал своего стареющего отца весьма короткими приездами, не озадачиваясь мыслями, чем тот живет, что им движет, что вдохновляет его.
Что заставило его так напиться бренди в ту ночь, когда вспыхнувший огонь украл жизнь его отца?
Ледяной паутиной боль оплела грудную клетку Чада, оставив шрамы глубоко в душе. Он схватился за прикроватные столбики с такой силой, словно собирался вырвать их с корнем. То, что в прошлом, не поддается изменением. Можно лишь измениться самому. Стать лучше.
Его мысли вернулись к Софи, боль вернулась с новой силой. Софи в одном корсете, нижних юбках, с темными распущенными волосами, обрамляющими ее прекрасное лицо. Софи, маленькая и уязвимая. И храбрая. Храбрая настолько, что могла противостоять ему.
Обозвать его лжецом только потому, что ей так показалось.
Он был почти рад, что девушка ему поверила. Большинство его знакомых дам то и дело соглашались с каждым его мнением, предугадывали каждое его желание. И вовсе не потому, что так высоко его ценили, просто он был графом Уайклиффом, титулованным землевладельцем, и, как они рассчитывали, очень обеспеченным. Отличной наживкой для удачливой молодой леди, которая хочет посадить ее на крючок.
Он вновь заглянул в гардероб. Где-то было тут одно платье…. Да, вот оно! Сатиновое, цвета болотного мха, с рукавами фонариком и складчатой юбкой. Лучшее из всего вороха. Даже по цвету оно было похоже на ее прежнее платье, которое смыло в море, и при определенной удаче ее семья может не заметить разницы. Он перебросил его через руку.
— Надеюсь, я нашел что-то подходящее… — Он остановился на пороге комнаты, где оставил девушку, его взгляд упал на кровать.
Она лежала на боку, подсунув под голову подушку. Сомкнутые глаза… Слегка приоткрытые губы… Ее нижняя юбка обвивалась вокруг колен, обнажая ножки, одетые в легкие туфельки, и носки, покрытые засохшей морской солью, что, впрочем, не умаляло очарования ее гладкой кожи, соблазнительного изгиба стройных лодыжек и маленьких ступней.
Когда он поднял глаза выше, все его чувства всколыхнулись. Ее груди выпали из рубашки, глубокая, темная ложбинка между ними манила обещанием нежности, бархатистости, теплоты.
Его охватил огонь. Он подошел к кровати и наклонился над девушкой. Она была такой сладкой, такой мягкой, такой возбуждающей. Он различал ее дыхание, прерывистое, словно ей снилось что-то беспокойное.
Она сама была сном, он не мог отвести от девушки глаз. Сгорал от желания прикоснуться к ней, сорвать с нее остатки одежды, заключить в свои объятия и забыть… обо всем.
Она, должно быть, очень устала. Разумеется, после того, как она так мужественно вскарабкалась по
