уверенно выздоравливает. Однако чтобы ускорить этот процесс, по мнению доктора Циммермана, необходима несложная операция на мозг. И хотя я не в полной мере разделяю его оптимизм, я рад его приезду и абсолютно уверен в том, что кроме пользы никакого вреда от такой операции не будет.
Вэл сидела неподвижно, зажав руку коленями.
— Решение должна принять я?
Густав улыбнулся.
— Нет, я уже переговорил с вашим мужем. Он согласился на операцию. Естественно, я решил посоветоваться с вами, но поскольку он согласен, то с вас снимается всякая ответственность.
— Я не боюсь ответственности, — сдержанно ответила Вэл. — Просто мне хотелось бы знать, каких осложнений можно ожидать, если операция пройдет не столь успешно?
— По словам доктора Циммермана… никаких осложнений. Я разделяю его мнение. Это не вопрос жизни или смерти. Ваш муж либо полностью излечится, либо останется таким же, как сейчас. Во всяком случае, ухудшения не будет.
— Тогда, конечно, нужно делать операцию, — категорически решила Вэл. — Вы гарантируете, что это совершенно безопасно?
— Абсолютно. Циммерман уже провел десятки подобных операций с 90?процентной гарантией успеха.
— Тогда почему вы не разделяете его оптимизма?
— Я этого не говорил. Просто вы не должны быть чрезмерно оптимистичны. Все-таки каждому десятому такая операция не помогает. Но для медицинской практики процент выздоравливающих беспрецедентен.
— Когда вы планируете сделать операцию?
— Завтра утром.
Вэл согласно кивнула и решительно встала.
— Я хочу поговорить с Крисом. Он в саду?
— Да, на своем обычном месте.
Вэл обеспокоенно взглянула на профессора.
— Он все еще под надзором?
— Ну уж прямо-таки под надзором, — улыбнулся Густав. — Все наши пациенты находятся под присмотром.
— Надеюсь, после операции он не будет нуждаться в вашем так называемом присмотре?
— Конечно, нет.
— А как вы определите, что операция прошла успешно?
— Ну, есть различные признаки, — не совсем уверенно ответил доктор Густав. — Возможно, пройдет несколько месяцев, прежде чем мы убедимся в том, что он полностью здоров. Да вы первая это заметите…
Поговорив так еще несколько минут, Вэл спустилась в сад.
Крис Бернетт сидел под пышной пальмой и читал. Знакомая сиделка вязала в десятке метров от него. Она приветливо улыбнулась Вэл и еще быстрее зазвенела спицами. Крис поднял голову, заложил страницу листом магнолии и встал, положив книгу на скамью. Он не пошел ей навстречу, но его улыбка была немного теплее, чем во время их последней встречи. Вэл отметила, что он даже потрудился встать.
— Ты слышала новость? — спросил он, коснувшись губами ее щеки. — О Циммермане?
— Да, — ответила Вэл, присаживаясь на край скамьи. Ну и что ты думаешь об этом?
— Откровенно говоря, я немного взволнован, — признался Крис, присаживаясь рядом с женой. — Мне чертовски надоело это вынужденное безделье. Хотелось бы вернуться к работе. Ты не представляешь, какая это мука сидеть здесь под надзором этой шпионки в белой одежде.
— Было бы здорово, если бы ты смог вернуться в свой офис, — с излишним энтузиазмом подхватила Вэл. — Они настроены очень оптимистически. Конечно, мгновенного чуда ожидать не приходится. Густав говорит, придется потерпеть еще пару месяцев, пока ты полностью не войдешь в норму.
— Да, я знаю. Густав предупреждал меня об этом. — Крис посмотрел в дальний конец посыпанной мелким щебнем дорожки и нахмурился. — Как твой отец?
— О, прекрасно! Весь в делах, как всегда. Звонил вчера вечером.
— Лучше не говорить ему о Циммермане. Ты же знаешь отца. Если вдруг что-то не срастется, он опять будет недоволен и начнет искать виноватых.
— Не думаю. Но если ты так хочешь, то я ему ничего не скажу.
— Вот и не надо.
Крис испытующе посмотрел ей в глаза.
— Как у нас с деньгами? — быстро спросил он. — Надеюсь, хватит, чтобы оплатить операцию? Этот профессор берет чертовски дорого.
— Об этом можешь не беспокоиться. Наши финансы в полном порядке.
Крис с сомнением взглянул на нее, поколебался и спросил в сторону:
— Ну а что с теми шантажистами?
Почувствовав скрытое напряжение в голосе мужа, Вэл решила сказать правду.
— Я им не плачу.
Крис весь напрягся. Глаза его потемнели, руки сжались в кулаки. Тик в углу рта стал еще заметнее.
— Ты считаешь это правильным? Ведь ты собиралась ему заплатить.
— Собиралась, но передумала. Я еще раз поговорила с ним и пришла к выводу, что он блефует.
Крис беспокойно заерзал на месте.
— Все может оказаться гораздо серьезнее, чем ты думаешь. Если я действительно излечусь после операции, то мне бы не хотелось, чтобы меня арестовали после того как я начну новую жизнь.
— С какой стати им тебя арестовывать?
Крис опять замялся и неуверенно сказал:
— Этот шантажист может разозлиться. Все-таки, мне кажется, ему надо было заплатить.
— Мне наплевать, разозлится он или нет. Ты не совершил никакого преступления, Крис. Нам не о чем волноваться.
Крис поднес руку ко рту, чтобы скрыть разыгравшийся тик.
— В том-то и дело, что я абсолютно не помню, что произошло той ночью. В таком состоянии я мог натворить что угодно. У меня такое чувство, что я сделал что-то ужасное.
У Вэл перехватило дыхание. Сделав над собой усилие, она спросила сравнительно спокойно:
— Ты больше ничего не вспомнил о той женщине… со слонами?
— Нет, а что?
— Я долго думала о твоих странных ассоциациях. Может быть, на ней было какое-нибудь украшение в виде слоников? Скажем, браслет…
Крис вздрогнул, потом взволнованно хлопнул себя по колену.
— Точно! Какая ты все-таки умница! Теперь припоминаю. У нее на руке был золотой браслет с купой белых слоников. У них еще были такие красные кровожадные глаза.
— Она не напоминала тебе китайскую собачонку?
Крис подозрительно посмотрел на жену, отчаянно старавшуюся скрыть охватившее ее волнение.
— Так это она нас шантажирует?
— Нет. На днях я встретила одну девицу в ресторане отеля. Довольно привлекательную, с лицом пекинеса. На ней был точно такой браслет. Именно она натолкнула меня на мысль…
Крис ожесточенно потер виски, мучительно пытаясь собрать воедино вспыхивающие в мозгу разрозненные видения.
— Точно, это была она! Сейчас я ее представляю совершенно отчетливо.
— Ты еще упоминал, что тебе было ее очень жалко, — подсказала Вэл.
— Разве? Не помню.
Его лицо вновь приняло отрешенное выражение. Как будто непроницаемая перегородка отгородила возникшее перед глазами видение от остального мозга.
