— Вы же не подписали в день бракосочетания…
— У меня голова болела! А теперь заболит у нее. Я отравлю ей жизнь. Я ее уничтожу. Она сдохнет, и мне достанутся не три четверти, а все! Слышите, Гамбс, все!
Морис Эшкрофт стремглав вылетел из просторного холла, грязно ругаясь и расталкивая прохожих, а мистер Гамбс смотрел ему вслед, покачивая головой и ехидно ухмыляясь. Потом подошел к столу и набрал некий телефонный номер.
— Мистер Бленчли? Это Гамбс. Не фыркайте в трубку, и так большие помехи. Вы сегодня получите от меня пакет. Внимательно ознакомьтесь с содержимым и воздержитесь от поспешных действий. Каких? Вам лучше знать. Ах, не знаете? Что ж, могу только намекнуть. Состояние Сэнда. В ближайшее время, прочирикала мне одна птичка, встанет вопрос о дополнительном наследстве. Боюсь, что этим будете заниматься вы. Так вот, не спешите, что бы ни случилось. Ваша клиентка должна к тому времени быть совершенно свободна. Всего доброго.
И повесил трубку, подлец.
10
О событиях мерзких, печальных, радостных, судьбоносных, незначительных и иных, а также о временном помрачении рассудка и пользе от оного
Дейзи ощутила, как пол больно ударил ее по копчику. Потом стало очень темно — наверное, настал вечер. Потом посветлело и запахло нашатырем. Дейзи лежала и смотрела в потолок одним глазом. Второй почему-то не открывался.
Вдалеке звучали два голоса: бас и сопрано. Бас — это Урсула, судя по обращению «сынок» и часто повторяющейся фразе «я ведь говорила». Сопрано — Морис. Взвизгивающий голос, злые слова. Дейзи устало прикрыла единственный глаз. Все правильно. Морис ударил ее по лицу. Вчера он ее изнасиловал, а сегодня ударил. Урсула считает, что в этом виновата сама Дейзи.
Урсула неожиданно оказалась совсем близко, и ее голос вместе с сигаретным дымом окутал Дейзи, отдавшись болью в виске.
— Ты погорячился, малыш. У нее будет синее лицо. Ты у меня такой порывистый…
— Будешь тут порывистым, мама! Идешь на жертвы, женишься черт те на чем, а тебе вместо миллиона — подавитесь, сорок тысяч и старый дом. Ну ладно, его я продам завтра же, но сама посуди, все планы насмарку!
Дейзи лежала тихо, как мышь под метлой. Слушала.
— …Маленький мой, не нервничай так, давление подскочит. Морис, все не так уж и страшно, главное — не разводись пока что, потерпи, ты уедешь, я попрошу у папы денег, а она — она поживет здесь, уж я устрою ей веселую жизнь, не волнуйся. Она первая подаст на развод, и ты получишь…
— Что? Еще и делить эти гроши? Да ни за что! Я ее еще и оттрахаю так, что она у меня узнает…
Дейзи осторожно соскользнула с кушетки и тенью метнулась к дверям. Голова была пустая и легкая, очевидно, последствия контузии. Мыслей не было никаких, только тошнило немного и холодно было ногам. Только у ворот Дейзи поняла, что забыла надеть обувь.
Босую девицу с подбитым глазом не торопились сажать в машину, и Дейзи запрыгнула в автобус. Сжалась на заднем сиденье, обхватила плечи руками.
Сейчас надо что-то делать. Что-то сделать, куда-то позвонить, договориться и решить…
Это не она и это не с ней. Не может быть, чтобы сказка закончилась так страшно. Значит, он все придумал с самого начала? Брак по расчету. Но зачем, ведь Эшкрофты богаты…
Он ее не любил, он ее охмурял. И Дейзи Сэнд с радостью охмурялась.
Она готовилась к семейной жизни, она раздала все долги и пристроила сотрудников, она закрыла все заказы и подписала все документы. Она готовилась к тому, чтобы стать лучшей в мире женой для Мориса Эшкрофта. Одинокая по сути дела девчонка, Дейзи поверила собственной первой влюбленности, и никто не смог подсказать ей, что она совершает ошибку.
Куда она едет? Дом, ее дом ей больше не принадлежит. Морис сдал его, а завтра и вовсе продаст. Не будет больше у нее широкой белой кровати, пушистых зверей и мягких подушек, смешных половичков по всему дому и качелей, свисающих со второго этажа. Не будет — потому что у нее вообще ничего нет.
Гамбс. Он сказал, Гамбс. Надо его найти. Надо отдать не три четверти, а все, что у нее осталось. Надо отдать — и больше никогда не видеть этих упырей. Милую Урсулу и ее красавца сыночка.
Да, но сейчас надо где-то переночевать.
Дейзи выглянула в окно. Темнота сгущалась, да к тому же пошел дождь. Долли жила далеко, до нее ночью не добраться. Мэг — про нее Дейзи вообще ничего не знала, к Сью неудобно… Господи, у нее нет даже жетона, чтобы позвонить!
На свете был всего один адрес, который она знала точно. По этому адресу жил Гас Уиллис. Человек, который обещал ей, что всегда будет рядом.
Дейзи брела сквозь дождь и ночь, спотыкалась босыми ногами, тряслась от холода. Какие-то подростки увязались за ней, но рассмотрели синяк — и отстали, выкрикнув в спину пару непристойностей. Дейзи разбирал нервный смех. Вот она, еще недавно — глава рекламного агентства — бредет босиком и в одной футболке через весь Нью-Йорк. У нее нет денег, у нее нет дома, у нее нет ничего. Она идет по темным улицам, только догадываясь о том, в правильном ли направлении двигается… Если так идти и идти, то настанет утро.
Знакомый пейзаж нарисовался перед ней не сразу. В темноте все выглядит иначе, и Дейзи прошла мимо домика Гаса, но тут ее узнала его соседка. Соседка стоически выгуливала своего бедолагу-пуделя, и кроме нее на улице не было ни души.
— Мисс Дейзи! Неужели это вы? Боже, что это с вами? На вас напали? Гас! ГАС!!! Скорее!
А потом перед ней высветился квадрат света, Гас в три прыжка преодолел лужайку и подхватил ее на руки, и только тут Дейзи поняла, как у нее гудят ноги. Она закрыла глаза, и вокруг стало тепло, а Гас почему-то стонал, она не знала почему. Это ей совершенно не мешало.
Он стонал, глядя на Дейзи, и сжимал кулаки, и страшно скрипел зубами, а еще шипел и мычал, потому что ему было больно за нее. И страшно за нее, и жалко ее, и невозможно пережить, что ее так мучили, а он ничем не мог помочь.
Потом он перестал метаться, укутал Дейзи в теплый махровый халат, натянул на грязные ноги пушистые шерстяные носки («С приветом из Калифорнии, мой мальчик! Твоя тетя Дебора»), налил в стакан красного вина, разбавил кипятком, подсыпал сахару и уселся рядом. Дейзи пила горячий пунш, не открывая глаз, причмокивала и всхлипывала, а потом наугад протянула Гасу стакан и стала рассказывать.
Она слишком давно с ним не разговаривала. Она изголодалась по нему. Поэтому говорила все, даже не замечая, как каменеет худощавое лицо, как сжимаются кулаки Гаса и как Хитрый Умный Лис на глазах превращается в Большого Злого Волка.
Она рассказывала все. Про первую ночь. Про боль. Про омерзительные манипуляции, которые проделывал с ней ее молодой муж. Про изнасилование в ванной. В коридоре. В спальне. В самолете. В отеле. Снова про боль, которая стала уже привычной. Про одиночество, сомнения и страхи. Про то, как в течение месяца с небольшим рухнул весь ее привычный мир, и Дейзи Сэнд, веселая, жизнерадостная, активная девушка превратилась в измученную, неуверенную тень самой себя, как она собиралась к психологу и сексопатологу, как уверилась в собственной неполноценности…
Она рассказывала ему все, пока не закончились слова, и тогда пришли слезы, горячие, обильные слезы, которые потекли по щекам, смывая ужас и обиду, страх и боль. Слезы освобождали, несли облегчение, и Гас, оказывается, это понял, потому что не стал ее останавливать. Просто сидел и держал ее за руку, поглаживая пальчики другой рукой и беззвучно шепча что-то ласковое и довольно бессвязное.
А потом она отправилась в ванную комнату и долго стояла под горячим душем, смывая с себя сегодняшний день, и Гас просунул в дверь свою футболку, которая доставала Дейзи до колен. Из зеркала на нее глянула почти прежняя Дейзи, только с синяком, но это уже и не страшно, это проходит.
Потом они устроились в гостиной, потому что именно там у Гаса стоял роскошный диван — весь мягкий
