представителя в Турине, столице короля Сардинии. В 1742 году английский капитан из состава английской эскадры, преследуя несколько испанских галер, загнал их во французский порт Сен-Тропез и, последовав за ними в гавань, сжег их, несмотря на так называемый нейтралитет Франции. В том же году Мэтьюз послал эскадру кораблей под командованием коммодора Мартина в Неаполь, чтобы вынудить короля династии Бурбонов эвакуировать свой контингент численностью в 20 тысяч человек, взаимодействовавший с испанской армией в Северной Италии в боевых действиях против австрийцев. На попытки вступить с ним в переговоры Мартин ответил тем, что вытащил часы и дал властям Неаполя час на принятие его условий. Властям не оставалось ничего, кроме как подчиниться. После стоянки в порту в течение суток английский флот ушел в море, освободив императрицу Марию-Терезию от опасного врага.
С этого времени стало очевидным, что испанцы могли вести войну в Италии, только посылая войска через территорию Франции. Англичане господствовали на море и контролировали действия Неаполя. Последние два инцидента, в Сен-Тропез и Неаполе, сильно обеспокоили старого Флёри, который слишком поздно осознал необходимость и важность обладания крупномасштабной и хорошо организованной морской силой. Причины недовольства с обеих сторон множились. Быстро приближался момент, когда и Франция, и Англия должны были прекратить делать вид, будто участвуют в войне в качестве вспомогательных сил.
Однако перед тем, как это случилось, английское господство в море и финансовая мощь вновь дали о себе знать, переманив короля Сардинии на сторону Австрии. Короля, прикидывавшего опасности и выгоды альянсов с Францией или Англией, подтолкнули к принятому решению субсидия и присутствие в Средиземноморье сильного флота Англии. Взамен он согласился вступить в войну против врагов Австрии с армией в 45 тысяч человек. Соответствующее соглашение было подписано в сентябре 1743 года. В октябре, когда Флёри уже скончался, Людовик XV заключил с Испанией договор, по условиям которого он брал на себя обязательства объявить войну Англии и Сардинии, поддержать испанские претензии на территории в Италии, а также на Гибралтар, Маон (остров Менорка) и Джорджию (Северная Америка). Открытая война становилась неминуемой, но ее объявление все еще откладывалось. Самое крупное морское сражение между сторонами состоялось в то время, когда формально они находились еще в состоянии мира.
В конце 1743 года инфант Филипп Испанский искал случая высадиться на побережье Генуэзской республики, что не понравилось бы австрийцам. Однако попытку высадки испанцев сорвал английский флот, и испанским кораблям пришлось укрыться в Тулоне. Они находились в этом порту четыре месяца, не имея возможности выйти в море из-за блокады англичан. Оказавшись в такой ситуации, испанский двор обратился за помощью к Людовику XV и добился от него приказа французскому флоту, которым командовал восьмидесятилетний старик, ветеран войн Людовика ХIV, адмирал де Кур, сопровождать испанскую эскадру либо в Генуэзский залив, либо в порты ее базирования, какой из них – неясно. Французскому адмиралу приказали не открывать огня, пока он не подвергся нападению. Чтобы обеспечить наилучшее взаимодействие с испанцами, в боеспособности которых он, видимо, сомневался, де Кур предложил, как это много лет назад сделал де Рёйтер, рассредоточить испанские корабли среди французских. Но, поскольку испанский адмирал Наварро отказался, линия баталии была выстроена таким образом, что авангард составили 9 французских кораблей, центр – 6 французских и 3 испанских корабля, а арьергард – 9 испанских кораблей. В целом линия состояла из 27 кораблей. В таком строю объединенный флот отбыл 19 февраля 1744 года из Тулона. Английский флот, наблюдавший за противником во время крейсерства у Йерских островов, начал преследование. 22 февраля авангард и центр англичан приблизились к союзному флоту. Однако их арьергард отстал от основных сил на несколько миль в наветренной позиции, как раз на такую дистанцию, с которой он не мог взаимодействовать с остальной эскадрой (план 7). Дул восточный ветер. Оба флота шли параллельным курсом на юг, англичане – в наветренной позиции. Эскадры имели почти равную численность – 29 английских кораблей и 27 кораблей союзников. Но это небольшое преимущество англичан в численности теряло значение в связи с тем, что арьергард не смог соединиться с основными силами. Поведение адмирала, командовавшего арьергардом, приписывали его недоброжелательности в отношении Мэтьюза (хотя позже он доказывал, что поставил все паруса для соединения с остальным флотом, но затем воздержался от атаки под тем предлогом, что сигнал к построению в линию баталии подняли в то же самое время, что и сигнал к атаке). Он давал понять, что не мог вступить в бой без нарушения приказа о построении в линию. Эту формальную отговорку, однако, военный трибунал принял. В реальных условиях Мэтьюз, огорченный и встревоженный бездействием своего подчиненного, а также опасаясь, что противник в случае дальнейшего промедления ускользнет, поднял сигнал к бою в то время, когда у него на траверзе находился центр противника. Он немедленно покинул линию и атаковал на своем 90– пушечном флагманском корабле крупнейший корабль неприятельской линии 110-пушечный Royal Philip под флагом испанского адмирала (а). В этой атаке его отважились поддержать передний и задний мателоты (мателот (матлот) – ближайший корабль в линии (в кильватерном строю) к какому-нибудь кораблю. –
Однако этому маневру помешали тактически грамотные действия трех английских капитанов головной линии, которые, несмотря на сигнал к бою, держались наветренной позиции и пресекли попытки противника совершить обход. За это их уволили с флота решением военного трибунала, но впоследствии восстановили на службе. Это своевольное, но оправданное пренебрежение сигналом уже неоправданно повторили все капитаны кораблей центра, кроме уже упомянутых капитанов мателотов, принявших участие вместе с адмиралом в атаке, и некоторых капитанов авангарда, которые вели частую стрельбу с дальней дистанции, пока их главнокомандующий яростно сражался в ближнем бою. Одним примечательным исключением явился капитан Хоук, впоследствии знаменитый адмирал, который последовал примеру своего начальника и после выведения из строя своего первого противника покинул свое место в авангарде (б), взял на абордаж (б') прекрасный испанский корабль, который не подпускал к себе пять других английских кораблей, и овладел им. Это был единственный трофей того дня. Командир английского авангарда со своими мателотами тоже продемонстрировали отвагу и вступили в ближний бой. Далее описывать сражение не имеет смысла. Как военная акция оно не заслуживает внимания, и его наиболее значимый итог состоял в выявлении достоинств Хоука, об участии которого в этом сражении всегда помнили король и правительство. Общая несостоятельность и широко распространенное своеволие английских капитанов через пять лет после объявления войны объясняют отчасти неспособность Англии извлечь из своего несомненного морского превосходства те результаты, на которые она могла рассчитывать в этой войне, представлявшей первый акт сорокалетней драмы. Это служит для офицеров уроком того, что необходимо совершенствовать оперативное мышление кропотливым изучением военной тактики и стратегии своего времени, чтобы не оказаться беспомощными и, может, обесчещенными в час битвы[83]. Не надо полагать, что так много английских моряков вели себя неправильно только из-за такого вульгарного и редкого недостатка, как трусость. Психологическая неподготовленность и отсутствие военной сноровки в капитанах в сочетании с плохим командованием со стороны адмирала, с примесью недоброжелательства в отношении его как грубого и властного начальника, имели своим следствием вышеупомянутое фиаско. Уместно обратить внимание и на эффект радушия и доброжелательности со стороны старших начальников в отношении подчиненных. Возможно, они несущественны для достижения военных успехов, но, несомненно, они придают другим составляющим этих успехов воодушевление и жизненную силу. Последние делают возможным то, что без них было бы невозможно, они придают подчиненным высшую степень самоотверженности и подвижничества, которых без такого воодушевления не может достичь самая строгая дисциплина. Несомненно, деликатность – природный дар. Вероятно, высочайший из всех примеров деликатности, известных среди моряков, давал Нельсон. Когда он вступил в командование флотом как раз перед Трафальгарской битвой, капитаны, собравшиеся на борту флагмана, казалось, забыли о ранге своего адмирала в своем желании засвидетельствовать радость от встречи с ним. «Этот Нельсон, – писал капитан Дафф, павший в сражении, – такой милый и светский человек, такой добрый начальник, что мы все желаем ему исполнения всех его устремлений и ждем его приказов». Сам адмирал знал цену такого добросердечия,
