здоровенного уже мужика?

Восьмой класс, особенно его конец, запомнился мне еще одним — постоянным диким желанием есть. Ненависть, раздирающая грудь и все внутренности… Ненависть, не детская и даже не человеческая, родилась внутри восьмиклассника. Однажды в момент дедушкиных празднеств я сидел, подперев голову, во дворе, чтобы не слышать материнских причитаний… И скажу честно: очень надеялся, что хотя бы меня дедушка позовет для того, чтобы накормить. Я хотел есть, как собака, о которой по какой-то причине совершенно забыли. Во двор с кучей гостей из дому вышел шатающийся радостный дедушка с двустволкой наперевес. Все друзья тоже были веселы — точные копии моего дедушки. Только рядом с ними были не перепуганные бабушки, а наглые и самодовольные любовницы, которые смело покрикивали на своих 'мужей для развлечения'.

Дедушка, совершенно не стесняясь бабушки, стоял в обнимку с рыжеволосой дамой, которую тоже стеснение мучило не слишком сильно. При виде всего этого злость всегда душила меня. Дедушка уперся прикладом в плечо и дуплетом бабахнул по сидящим на дереве воробьям явно не воробьиной дробью. Поскольку к их ногам вместе с размочаленным воробьем упала толстая ветка.

Ну-ка, внучик, — начальственным тоном произнес он, заряжая двустволку снова.

Пропало все: стыд, обида… Мелькнула первая мысль: 'Накормят! Может быть, потом что-нибудь достанется и матери'.

Когда он напивался, клумба становилась излюбленной темой.

А ну-кась, внучик, — дурацки уродуя слова, снова обратился ко мне дедушка. — Расскажи-кась, как ты, червяк, испортил клумбу, — величественным тоном потребовал он.

Все дружно заржали. Не знал он тогда, что обращается уже к совсем другому человеку. Откуда было ему знать за его важными делами о плачущей матери, о том, что он вырастил достойного сына? Откуда было ему знать о моих белых и сладких лягушатах, о школьных половинчатых девочках, о собаках, которых живьем распинают на хирургических столах, требуя от них мыслей, добиваясь при этом только крика и страха? Откуда было знать, что совсем недавно, уткнувшись белым лбом в его ворота, обо мне, а не о нем рыдала красивая полногрудая учительница биологии? Разве мог даже подумать о том, что я молотил тех, кто обижал маленькую, неприметную беременную девочку? Я больше не был тем перепуганным и задерганным внучиком. А ведь он так любил показать свою силу!

Да, так мой бедный дедушка не ошибался никогда в жизни! Ничто и никто не может изменить человека. Человек меняется сам, по собственному желанию. Создатель дает ему эту возможность. А в какую сторону — человек выбирает сам.

Не вставая с места, я набрал полную горсть грязи и очень удачно, одним броском, залепил всю дедушкину физиономию.

Да я тебя! — одним движением вытершись, взревел он, как раненое животное, и наставил на меня двустволку.

И вдруг такой грозный, такой непобедимый дедушка показался мне мерзким, маленьким, до невероятности жалким.

На колени! — наставляя на меня ружье, уже по-серьезному хрипел дед.

Я медленно встал, подошел к нему, и дуло уперлось мне в грудь. Он даже не сопротивлялся. Бедняга… Он пропустил момент, когда внука уже нужно было уважать. В это время из дома выбежала бабушка.

Ба, — спросил я ее, выдернув ружье за ствол и упершись прикладом в плечо, — ба, зачем тебе этот придурок? — И я ткнул ружьем в круглое брюхо деда.

Сереженька, Сереженька, — запричитала бабуля, — прошу, не надо, не стреляй!

Что! — поразился я. — Стрелять?! Да я же за него отвечать буду! Вы что тут, совсем обалдели?!

Публика была в оцепенении. Я со смаком прицелился в телевизор, стоявший на веранде. Мои родители за всю жизнь так и не нажили такого богатства. Как же он бабахнул! И какое это было наслаждение!

Почему же ты так живешь? — я снова обратился к бабушке. — А когда он спит с этой рыжей сукой, ты выходишь в другую комнату. — Один ствол был еще заряжен.

А, дедуля, — я повернулся к нему. Дед дрожал, как побитая дворняжка. По лысине обильно текли струи пота.

Ну что, местный деспот, — спросил я его, перехватив ружье за ствол, — врезать тебе этой штукой? — Я помахал перед его носом прикладом. Дедуля издал что-то вроде мычания. На большее он был не способен. Конечно, я могу понять, все это его сильно удивило.

Клумба испорчена! — я хмыкнул. — А как назвать то, что случилось с бабулиной жизнью, половой ты наш гигант?..

И я с размаху щелкнул прикладом по седалищу перезрелой рыжей красавицы. И, что меня удивило, она не издала ни звука, только как-то тихонечко, не по-человечески хрюкнула. А я, сколько было сил, врезал двустволкой об угол дома. Приклад разлетелся в щепки.

Держи, снайпер! — Я протянул деду два покореженных ствола Дел взял остатки ружья трясущимися руками.

А теперь — все в дом, ублюдки! Сегодня я с матерью покидаю ваше гостеприимное гнездо. Скажите спасибо, что не сжег его!

Больше своих дедушку с бабушкой я не видел никогда в жизни. Потом через огород я направился к матери. К ней тогда еще не вернулась кипучая энергия. Она была жалкая, испуганная и податливая.

Собирайся, — сказал я. — Мы сейчас же уезжаем отсюда.

Куда? — испуганно спросила мать.

К твоей матери, — ответил я.

Но, Сереженька, — возразила мне мать, — о чем ты говоришь? Ведь у нее одна комната. Да и живет она в коммуналке. Ты хоть знаешь, что это такое?

Узнаю! — ответил я. — Не оставаться же в этом гадюшнике! Да и не получится остаться. Я с дедушкой немножко поругался.

Ты?! — поразилась мать. Но ведь это была мать. Взглянув на меня, она сразу все поняла, чего не смогли сделать ни дедушка, ни его мудрые гости.

Наконец-то! — вскрикнула мать. — И давно это с тобой? — поинтересовалась она.

— Лишь бы надолго, — мрачно ответил будущий девятиклассник.

— Собираюсь…

В восьмом классе у меня появилось много друзей и обожателей, так что организовать грузовичок ничего не стоило. Много злости накопилось в этом странном восьмикласснике… Я попросил шофера проехать через огород и пару оставшихся клумб. Он страшно удивился, но, честно говоря, сделал это с удовольствием. Заложен какой-то непонятный секрет в этом удивительном создании — Человеке.

В окнах мелькали физиономии уже не гуляющих, а прячущихся гостей.

Забросав в грузовик жалкие пожитки, я взял здоровенный дедушкин портрет, почему-то висевший у нас на самом видном месте, и вернул его оригиналу, вышибив двойную раму в окне. Я уезжал с того места, в котором родился, с места, в котором выжил, в котором вырос, с места, в котором потерял отца, деда и бабушку… Уезжал оттуда, где покалечили мать и мою душу. С места, где меня любил один-единственный человек — презираемая мною, непонятая женщина. Уезжал оттуда, где не любил никого. Это было прощание с детством. Меня никто не делал ни жестоким, ни злым. Я не попал ни под чье влияние. Я попросту никому не был нужен.

В этот же день вечером нас принимала коммуналка и тихонькая, всеми любимая и уважаемая инфантильная бабушка. Она все поняла с первых слов, тихонечко поохала. День был воскресный, и забивающие козла соседи дружно ринулись помогать нам разгружаться. Их удивила скромность скарба, мужчин еще более удивила привлекательность моей мамы. Ну, а молодое поколение радостно, но, как и положено, настороженно воспринимало меня.

Коммуналка оказалась действительно потрясающей вещью: длиннющий коридор, с левой и правой сторон двери махоньких комнатушек, в которых ухитрялись размещаться чуть ли не по двадцать человек. В конце этого коридора была небольшая кухня и туалет с ванной.

Может быть, где-то и были дружные коммуналки. Сейчас очень часто и с удивлением я натыкаюсь на телепередачи, где какой-нибудь сумасшедший старикашка или старушка сетуют, буквально плачут, что

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату