начала я все равно выберу знания.
Вот и несу теперь груз, в котором нет памяти. То, что знаешь, легко забыть. Этот груз можно только понять. Можно ли забыть то, что понимаешь? Груз удивительный, соединивший в себе все внешнее и внутреннее, что есть в Человеке. И если раздавать его по частям, то знание тает в руке без следа. А если отдать его все, не каждый сможет нести эту тяжесть.
Человека можно сделать здоровым, избавить от многих болезней. Человеку можно помочь решить его проблемы, сделав более счастливым. Он поймет, зачем ему семья, жизнь, он найдет в женщине все, что искал и о чем мечтал. И если увидит, что женщина не такая, как хотелось, так ведь — он ведущий…
Человек поймет, что нет более четкого и яркого зеркала, чем любимая и желанная женщина, которую он создавал по крупицам. Чтобы она родила ему детей, здоровых, верящих им, двоим, понимающих и никогда не оставляющих тех, кого любят. Это очень важно, это дает состояние веры и любви.
Но есть еще состояние радости. Когда ты знаешь, что сделал то, ради чего выжил в Пути, то, ради чего не боролся, а получил за свой правильно пройденный Путь.
Что же это? Это когда появляется Он, тот, кто понял тебя и стал сильнее. Был бы ученик. Учитель всегда найдется.
'Ученика тебе!' — кланяются, приветствуя друг друга при встрече Мастера, и этим сказано все. И нет большего стремления у Знающего, у Любящего и у Радостного.
'Ученика тебе!' — гласит древнее приветствие. И кланяется тот, кого приветствуют. Спокойно и невозмутимо, ярко вспыхивая внутри страстным пламенем. Каждый хочет прожить эту жизнь.
'Ученика тебе!' Какой же он — тот, кто не побоится, подставив плечи, разделить твой тяжелый и бесценный груз? Ты есть Знающий, но правильны ли твои знания, правильно ли ты понял то, что выверено тысячелетиями, то, что собрано в бессмертный огненный сгусток, правильно ли ты понял — тебе скажет он. Ученик. Смейтесь в лицо тому, кто говорит о секретах или говорит: 'Учитель не разрешил!'… Секреты есть только у мертвых или у тех, у кого нет ничего. Не разрешается говорить только ложь. Смейтесь в лицо демонам, демонам глупости, себялюбия и самозначимости.
Блаженное, давно забытое состояние. Я сидел в тишине, на кровати, где спали я и мать. Посредине стоял огромный круглый стол. С одной стороны от него прижимался к стене старинный буфет, с другой — диван, на котором спали бабушка с сестрой. Возле нашей кровати была втиснута тумбочка с телевизором. Напротив телевизора стояла чугунная форсунка, а рядом — дверь. Больше девять квадратных метров не вместили бы ничего.
Чтобы подойти к печке, нужно было встать с кровати и пройти по дивану. Под столом невозможно — там лежали вещи, так же как и под кроватью. Жили, задыхаясь, но мы хотели жить…
Благословенная форсунка! Сколько трагических и веселых воспоминаний у меня с ней связано! Грела она великолепно, даже в самые морозные дни. Но только когда горела. Зимним утром мы долго полушутя- полусерьезно переругивались, глядя на покрытые инеем стены, решая, кому же вставать и включать ее, родную. Спать с включенной форсункой не рисковали никогда.
Посидев в тишине и насладившись ею, я ушел. Скоро должны были прийти обитатели девяти квадратов. Я брел по набережной, обремененный массой человеческих желаний. Хотелось завести собаку и чистую любовь, если таковая имеется в этом мире. Собаку хотел огромную, страшную и красивую. Вспомнив девятиметровую каморку, я хихикнул, а представив любовь, хихикнул еще злораднее
Родственники вдруг с ужасом обнаружили, что у меня проявляется «наследственность» — так они выразились. Мой дедушка был любителем выпить, и я часто появлялся с запахом
И вот однажды — о чудо! — папа, на то время заведующий кафедрой физвоспитания, вспомнил обо мне, видимо, благодаря маме 'Осень больсая целовека'' — как сказал бы в шутку Юнг.
Небрежно и брезгливо оглядел он место моей работы, полупьяных начальников, почему-то вдруг вставших по стойке 'смирно'.
Пойдем! — сказал он. И я пошел Я любил своего отца.
— Лаборантом будешь работать.
Да кем угодно! — махнув рукой, икнул в знак согласия я. У меня к тому времени был уже первый разряд. 'Мастер КИПа' — гордо именовалась моя профессия.
Ну, а пока, — сказал отец, — начало лета… и я нашел тебе отличную работу.
Будильник мне дала мама. Ого-го какой! Он с трудом, но все же будил меня Открыв глаза, я вскакивал. 'Быстрей, быстрей!' — мысленно подгонял я себя Схватив ключи, сбегал со второго этажа преподавательского домика, вслепую открывал обшарпанную дверь в неказистое здание, подбегал к микрофону, падал на стул и, встряхнувшись, включал тумблер, после чего невероятно бодрым голосом, изо всех сил изображая убедительность, четко и властно заявлял.
По лагерю объявляется подъем! С добрым утром, товарищи!
После чего валился на заранее приготовленную, стоявшую рядом раскладушку и спал до тех пор, пока не просыпался.
Помню, как ругал меня заместитель начальника лагеря по спорту за то, что я однажды забыл выключить тумблер, и сладкий здоровый храп в течение получаса разносился по лагерю, пока несколько преподавателей взламывали дверь радиорубки. Какие жуткие муки за шестьдесят рублей в месяц!
Я представляю, сколько проклятий бедные студенты обрушивали на мою голову, слушая мои заявления по радио И еще была махонькая бабушка преподаватель, старенькая, трясущаяся, которая никак не хотела уходить на третью уже по сроку пенсию, а все мучила и мучила несчастных студентов. Все прекрасно знали, что не смогут ее выдворить никогда — уж слишком она была заслуженной и почтенной. Еще все знали, что умрет она прямо на паре, читая свою любимую эстетику. Хорошенькое же представление об эстетике было у наших студентов!
Добрая, трясущаяся бабушка однажды поймала меня возле родной рубки и, буквально рассыпаясь, очень долго объясняла, как я скуп в своих объявлениях. Она утверждала, что обязательно нужно говорить:
'С добрым утром, дорогие товарищи!' и объявлять год, месяц, число и день, температуру воздуха и воды.
Я слушал ее, и мне становилось страшно. Я представлял, сколько же человек желают бабушке поскорее оставить этот мир. Но, видимо, из этих пожеланий она брала силу Сумела таки приспособиться, волшебная старушка.
Объявлять все это я, конечно же, не объявлял, но жизнь моя превратилась в жизнь настоящего разведчика, который ни в коем случае не должен попасться на глаза страшной «тяфочке» (так почему-то студен ты называли старушку) Я понимал, что второй такой беседы просто не перенесу. Потому что на половине первой мне уже хотелось хохотать, кричать, бегать, хлопать в ладоши, и только внезапно нахлынувшее уныние с отупением спасло от шока бедную старушку.
Я метался, как раненый зверь, я хотел, требовал у мира любви. Очень хотелось быть кому-то нужным. Меня снова ночами начали преследовать и лягушата, и моя несчастная первая любовь, и белый высокий лоб учительницы биологии, уткнувшийся в некрашеные доски забора
С добрым утром, товарищи! — в очередной раз я прерывал сон бедных студентов.
С добрым утром! — И порой эти слова вызывали у меня удивление. — С добрым утром! вырывалось у меня по ночам, сопровождаемое непонятными всхлипываниями. Так, по крайней мере, утверждала она
Моя жизнь стала все больше усложняться Страшная бабушка меня полюбила Она постоянно придумывала, как можно еще больше усложнить мою жизнь. Заместитель начальника лагеря меня вызывал уже несколько раз Когда это случилось впервые, я зашел в его кабинет и ужаснулся. За столом торжественно сидела Аля Ханановна
Вы знаете, молодой человек, есть прекрасное решение — не только баловать наших студентов музыкой, но и еще напоминать им о завтраке, обеде и ужине — чтобы не путались первая и вторая смены.
'Кошмар! — мелькнуло у меня в голове — Теперь нужно еще и в завтрак, обед и ужин объявлять первую и вторую смену'.
Я готов был разорвать мерзкую старушку. Спокойная жизнь закончилась.
Конечно, Иван Иванович! — с улыбкой пообещал я. — Так все и будет.
Второй раз меня вызвали через несколько дней. Сидя за столом, Аля Ханановна сияла. Мои мучения,
