она и воображала из себя большую, очень нравится Ленни. Признаться в этом ей не позволяла гордость, – ведь она была на полгода старше. Теперь он увидел, что сестра так же страдает по образцовой Личности, как он – по рыжей изменщице.
Герберту было жалко сестру, но не очень, поскольку он точно знал, что ее муки не идут ни в какое сравнение с его муками. К тому же она могла отыграться словечком «сосунок».
Разница в возрасте выполняет у детей почти ту же полезную функцию, что разница в доходах у взрослых. Это простой и надежный способ установить шкалу высокомерия. Заносчивость тринадцатилетних перед одиннадцатилетними может сравниться только со спесивостью зарабатывающего сто долларов в неделю по отношению к зарабатывающему пятьдесят долларов. В обоих случаях превосходство опирается на непоколебимый авторитет цифр, которые доступны каждому и с которыми не поспоришь. К несчастью для Герби, Ленни был старше его, а Люсиль – почти ровесница, иначе и он, как Фелисия, нашел бы утешение в арифметике.
Девочке не понравился понимающий взгляд Герби, и она отрывисто спросила:
– А почему ты не на танцах, если хорошо себя чувствуешь?
– Не умею я танцевать.
– Рассказывай. У вас же уроки были.
– Да были, но я не мог на них ходить.
Герби присел рядом с сестрой на деревянную ступеньку. Сумрак и душистый вечерний воздух настраивали на доверительный лад. Герберт рассказал сестре о происшествии с пустыми письмами. Найдя в ней благодарного слушателя, он излил душу, поведал о ссоре с Люсиль. Эта история привела Фелисию в неописуемую ярость.
– Ах, эта мерзкая девчонка, эта никчемная, избалованная, самовлюбленная, ленивая пигалица! – бушевала она. Никогда еще Герби не видел, чтобы Фелисия защищала его с таким жаром. – Да как она смеет издеваться над тобой! Она же посмешище всего лагеря. От работы отлынивает, играть ни во что не умеет, только и знает перед зеркалом крутиться. Представляешь, вертихвостка одиннадцатилетняя перед зеркалом! Она еще веснушки свои запудривает, я точно знаю.
Фелисия вскочила и, пыхтя, заходила взад-вперед.
– Так ей мой брат не подходит, потому что танцевать не умеет, да? Ну, мы ей покажем. Герби, пошли. – Она силой поставила его на ноги. – Ты сию же минуту научишься танцевать. А потом пойдешь туда и будешь танцевать со всеми девочками подряд –
– Да ну их, Флис, – отмахнулся Герби, напуганный ее воинственным напором. Однако он имел дело с мало знакомой ему сокрушительной женской силой.
– Помалкивай! Показывай, чему ты там научился, пока тебя не выгнали?
Как выяснилось, Герби успел освоить азы танцевальной науки, просто ему не хватало уверенности в себе.
Одним словом, Фелисия потопталась с ним на травке минут пятнадцать и затем объявила, что он справляется не хуже самого искушенного старшеклассника в клубе и «уж в десять раз лучше этой дубины Ленни».
– Все, идем в зал, – объявила сестра и с воодушевлением потащила брата к двери. Герби упрямился, возражал и наконец уперся каблуками в землю.
– Елки-палки, Флис, ты погляди на меня. Я же в темных штанах. А они все в белом.
– Да кто это заметит?
– Все, вот кто. Меня же на смех поднимут.
– Ладно, – согласилась Фелисия после короткого размышления, – даю тебе пять минут на переодевание. Если не придешь, я тебя поймаю и голову оторву.
Герби был уже основательно запуган бешеным натиском сестры. Он помчался бегом в хижину, выудил из чемодана белые штаны и рубашку, переоделся, подумав при этом, что весь вечер только и делает, что переодевается.
– Как я выгляжу? – робко спросил он, представ перед Фелисией, которая расхаживала в темноте у входа в клуб.
– Прекрасно, – ответила она, хватая его за руку, и даже не взглянула на все остальное. – Пошли.
И не успел Герби глазом моргнуть, как уже очутился в зале и щурился от яркого света. Он опасался, что все разом обернутся и уставятся на него, но ребята продолжали танцевать и болтать так, будто не произошло события чрезвычайной важности, – ведь это были его Первые Танцы. Пианино дяди Сида стояло у входа.
– Привет, Герби, – окликнул его вожатый, не прерывая методичного издевательства над популярной пьеской «Бал чечеточников». – Поправился, да? Ну и отлично.
Фелисия вытянула его на середину зала.
– Эй, Флис, погоди минутку, – испуганно прошептал Герби. – Может, начнем где-нибудь в углу? Я все забыл.
– Ничего ты не забыл, – отрезала сестра. Она встала к нему лицом, решительно положила его руку себе на талию и железной хваткой сдавила ему плечо. – Вот так. Теперь танцуем.
И Герби повиновался. Сосредоточившись до боли в висках, он принялся отсчитывать ногами в такт музыке: «Раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре» и напряженно влился в кружение пар, право, нисколько не отличаясь от остальных. Спустя минуту Герберт торжествовал. Как по мановению волшебной палочки он перемахнул через Большую Стену, разделяющую мир на чистых и нечистых. Он танцует.
Фелисия прошипела:
– Кончай считать вслух, дурак.
Герби услышал свой голос и с досадой сжал губы.
– И перестань смотреть на ноги. Небось не отвалятся.
Герби с трудом оторвал глаза от пола. Он продолжал молча танцевать, направляемый время от времени твердой рукой сестры во избежание столкновений. Она улыбнулась:
– У тебя классно получается. Я же говорила, сумеешь. Ты ей покажешь!
Музыка оборвалась хаотичной трескотней звуков – именно так дядя Сид представлял себе джазовый финал. Фелисия выпустила брата из рук и вежливо поаплодировала. Герби, до того державшийся прямо как жердь, облегченно выдохнул и огляделся вокруг. Он очутился нос к носу с Ленни. Атлет держал за руку Люсиль. У Герби застучало сердце.
– Здорово, генерал, – с беззлобным презрением сказал Ленни. – Чего, Флис, получше никого не нашла, с кем потанцевать?
Фелисия откинула голову:
– Что-то не вижу получше. А кого вижу, те на два года старше, а в школе отстают на год.
– Это тебе не школа, это жизнь, – ухмыльнулся Ленни. Снова заиграла музыка. Ленни схватил Фелисию за руку.
– А ну, капризуля, посмотрим, не разучилась ли ты танцевать. Люсиль, пока, увидимся. – Фелисия покраснела и заупрямилась, но позволила увлечь себя, и на лице ее засияло нечто очень похожее на счастливую улыбку. Рассорившиеся влюбленные остались вдвоем.
– Так! – Люсиль лукаво взглянула на Герби. – Значит, ты умеешь танцевать. А зачем наврал?
Герби до того удивился, оказавшись и тут виноватым, что не нашел слов.
– Просто сосиски тебе дороже меня, жирный ты поросенок. – Однако оскорбление было брошено с ласковой улыбкой. Прошлое кануло, словно мир родился заново, а Люсиль всегда была для Герби не кем иным, как обожаемой, преданной подругой.
– Я тебе покажу жирного поросенка, – весело сказал Герби. – Ну-ка, давай потанцуем. – Герби схватил свою любимую за руку и лихо пустился в пляс: раз-два-три-четыре. Они закружились, и Герби ощутил непобедимую уверенность в себе.
– Да ты хорошо танцуешь, – заметила Люсиль, чем довела его головокружение до опасной точки.
– Подумаешь, все равно это занятие для мартышек, но если надо, то надо.
– А нырять умеешь?
