окна в кресло и думал, что мамы нет, и эти мысли раздирали его душу. «С мамой не посоветуешься. Ребенок! Как с ним быть, как его воспитывать, кем он станет? Он, кажется, заплакал, да?»
Появилась тетя Груша и куда-то его понесла, а потом, через пару минут, она появилась с ребенком, походила с ним по комнате и уложила вновь в кроватку. Алеша заметил, что она положила в ротик младенцу соску и что-то ласково ему говорила.
– Тетя Груша, а где Леночка?
– Она будет с минуты на минуту. В нашем переулке женская консультация, где ее учат отцеживать молоко. У нее воспалились соски.
– Вот это да! Значит, ребенок голодный? Может быть, мне сбегать за Леночкой?
– Ребенок не голоден, а Леночка уже поднимается по лестнице.
Появились какие-то новые тревоги в жизни и заботы, которых он раньше не знал. Пришла Леночка, подошла к Алеше, поцеловала его в лоб.
– Лоб теплый, будем мерить температуру.
– Зачем? Я здоров!
– Конечно, здоров, но температуру надо измерить, Алешенька. Я же доктор, и по этой части ты меня слушайся, ладно? Ложись в постель, иди. Я покормлю малышку и подойду к тебе.
– А папа?
– Он приедет к обеду. Будем решать, как назвать нашу хорошенькую маленькую девочку.
«Интересно, хорошенькую! Ничего в ней хорошенького я пока не вижу», – про себя подумал Алеша, отправляясь в спальню. Они уже жили на втором этаже обновленного деревянного дома в Кривом переулке.
Когда он проснулся, то услышал тихий разговор папы с Леночкой.
– Что с ним?
– Переутомление, нервное истощение. Смерть мамы. Он устал. Такое состояние, как у Алешеньки, бывает при сильных потрясениях. Я ему даю необходимые лекарства. Дня через два-три острое состояние пройдет, но чувство потери, тоски по маме быстро не исчезнет. Здесь лучший врач – время и отвлекающие моменты. Ему надо переключиться на ребенка. Я ему осторожно в этом буду помогать. И, наконец, работа.
– Леночка, мне тоже тяжело, очень, дом пустой, страшный. Особенно комната, в которой нет мамы.
– Папа, может быть, вам лучше перебраться к нам, хотя бы на первое время?
– Нет, Леночка, спасибо, я буду дома. Еще когда мама была здорова, мне на работе обещали дать комнату в менее населенной квартире, с ванной, может быть, дождусь.
Вышел Алеша, обнял папу, посидел несколько минут и, сославшись на головную боль, опять ушел в спальню.
– Алеша, мы собрались, чтобы решить, как назвать девочку, – сказал папа, – останься.
– Нельзя ли перенести это собрание на пару дней?
– Нельзя. Понимаешь, у тебя чудесная дочка, ты отец, Леночка мама, я дед. Ты какой-то сонный, встряхнись! Какое счастье, у тебя родилась дочь!
– Да, счастье, вслед за горем. Мама, стержень нашей с тобой жизни, не дождалась. Это же надо осмыслить, пережить. Прости, Леночка, моя любимая Леночка и ты, па, прости. Дайте мне прийти в себя, отдохнуть от всего. Я буду любить эту девочку, но не сейчас, сейчас у меня горе. Назовите девочку Леночкой, Танюшей. Не сочтите, что у меня капризы, нервный срыв. Никакого нервного срыва у меня нет. Я в полной памяти, или как такое состояние называется, но я не могу сию минуту переключиться на девочку. Для меня это кощунственно, ко-щун-ствен-но, можно меня понять? Я еще полон мамой, простите.
Через пару дней Алеша вышел на работу, и его тут же пригласили к секретарю парткома.
– Нам известно о вашем горе и о вашей радости. Как-то сразу неудобно сообщать вам решение парткома – почетное и непростое. Уж не осудите, я сразу. Вы знаете, что партия направляет коммунистов на постоянную работу в сельское хозяйство – в колхозы и МТС. Многое там в развале, надо помогать им подниматься. Вот партком единогласно рекомендует вас на постоянную работу в МТС, ведь вы по образованию инженер-механик.
– Ку-да?! И долго вы совещались, Петр Михайлович? За что? Какое я к ней, к МТС, имею отношение? Сельское хозяйство видел только из окна вагона, когда отправлялся в отпуск. На постоянную работу? Меня спросили, хочу ли я ехать на постоянную работу в деревню, меня, горожанина до мозга костей?
– Алексей Петрович, вы забываетесь. Что за тон: «Долго совещались? За что?» – вы в парткоме, а не в курилке.
– Курилка здесь ни при чем, я в ней не бываю. Я начал интересную работу, а меня – как кутенка за шиворот! И куда? В сельское хозяйство! Наверное, вам дано право ломать судьбу человека, да?
Его подогревали гнев и обида на партком и на тех, кто за ним стоял (сами-то не поехали), он еще не освободился от обрушившегося на него буквально вчера горя и не прочувствовал свалившуюся, как говорят, радость от рождения дочери… Семейная жизнь еще только входила в его плоть и кровь в новом для него доме. Но… в конце концов, он мог понять, что кто-то же должен попасть в это очередное наверняка бестолковое партийное очковтирательское мероприятие, в очередную партийную фантазию. Алеша отошел к окну и отвернулся. Взяв себя в руки, сухо спросил:
– Интересно, почему я? Кто меня рекомендовал и за какую провинность?
– Алексей Петрович, почему за провинность? Вы были комсомольским секретарем в отделении, вас приняли кандидатом в члены партии, мы вам доверяем, вы человек долга.
– Вы мне доверяете? Ну, спасибо! А вам лично не доверили работу в колхозе, или вы незаменимы?
– Меня не рекомендовали, – все же с некоторой дрожью в голосе произнес первый. – Рекомендовали второго секретаря, директором МТС.
– А вас, значит, пронесло? Счастливчик!
– Любочка, – позвонил Петр Михайлович в приемную, – пригласи Антониду Ивановну.
– А, Антониду Ивановну на помощь? Эта умеет давить! Но на меня давить не надо. Я просто хочу понять логику действий: молодой инженер, молодой врач, маленькая дочка, которой только вчера дали имя – всю эту складывающуюся жизнь коту под хвост?!
– Алексей Петрович, бросьте ваши митинговые тирады, не забывайте, где вы находитесь! – вломилась в разговор Антонида Ивановна.
– Антонида Ивановна, мы перейдем на перепалку. Вы мне слово, я – вам, в ответ. Если говорить о митинговых тирадах, то это ваш стиль – призывать и вдохновлять, а не мой, я на митингах не выступаю. Допустим, я осознал. Вытащил не тот жребий. А как мне быть с семьей? Моя жена – подающий большие надежды хирург. А если жена скажет – не езжай!
– А вы ее уговорите. Никто не настаивает, чтобы вы отправились на село всем семейством. Но, если ваша жена пожелает, мы устроим ей вызов в ваш район, куда вас направят. Там врачи нужны. Это райцентр в нашей области, в ста километрах от Москвы, – глядя куда-то мимо Алеши, продолжал напирать Петр Михайлович.
– Что?! Вы лучше свою жену направьте в этот райцентр, раз там врачи нужны. Она же врач нашей институтской поликлиники, а мою жену оставьте в покое. Это я вам говорю решительно и в качестве подтверждения могу жахнуть кулаком по вашему партийно-бюрократическому столу, ясно?
– Спокойно, Алексей Петрович, вы в парткоме.
– В парткоме, парткоме! Именно в парткоме, а не в церкви. Именно здесь-то и надо выяснять отношения. Вы мне объясните политику партии. Неужели эти тридцать-сорок тысяч горожан, овес ото ржи не способных отличить, помогут преодолеть развал сельского хозяйства?
– Да, если партия прикажет!
«Что с ними разговаривать, – подумал Алеша, – очередной поворот течения жизни неизвестно куда вынесет. Леночку жалко, и папу, и маленькую девочку Танюшу, которую я так и не разглядел, жалко тетю Грушу. Как бы переживала мама, если бы была жива. Но кто-то же должен был попасть в этот водоворот, мне “повезло”, попал я. Значит, из активной творческой жизни будут выброшены два-три года, но ведь не вся жизнь! Не на всю же жизнь, черт возьми, меня туда отправляют»!
– Вот что, в некоторой степени коллеги и старшие товарищи по партии. Я сейчас могу наговорить черт
