течению, и надо было находиться в ее русле без отклонений в сторону. Ему казалось, что если он возьмет на руки ребенка и прижмет его к себе и удары их сердец сольются в едином ритме, с ним произойдет непоправимое: он будет рваться из своего рабского состояния, и это дополнительное мучение только усугубит трудности жизни. Хотя в то время он не осознавал свою жизнь как рабскую: что делать, достался не тот билетик в жизненной лотерее. Он просто отключился от привычного бытия, у него нет свободного времени, он изгой, интересная ему жизнь проходит где-то рядом, близко, рукой подать, но – мимо. И с этим придется смириться и не возвращаться к мыслям о прошлом. Попал – тяни лямку до конца.
Он плюхался на стул за обеденным столом, и тетя Груша кормила его и первым, и вторым, и третьим, и еще чем-то, а он всем съеденным восхищался и называл ее кормилицей, спасителем нормальной семейной жизни, лучшей поварихой Москвы. А Леночка еще успевала поделиться больничными новостями, и главное – рассказать о Танюше. А иногда смотрела на него и молчала. Только в глазах был вопрос: так дальше тебе жить нельзя, надо устраиваться как-то, пусть на год, на два, не на всю же жизнь…
– Вот что, Алешенька, чтобы ты не грел руки на женских животах, я купила тебе меховые варежки.
– О, спасибо, Леночка, отлично, теперь нам морозы не страшны. Только эта красота на тракторе в первый же день будет заляпана грязью, соляркой, маслом. Я ими буду пользоваться в исключительных случаях… А теперь давай в постельку, поговорим о жизни, а? Тетя Груша, нет возражений?
– Да что ты, дорогой. В такую рань встаешь, и все на ногах.
– Тетя Груша, а я не на ногах, я сижу, сплю, ничего не чувствуя вокруг. Сплю, как младенец, не ведая, какие приключения меня ожидают на вахте строителя социализма. Ребята говорят, даже похрапываю. Не все так плохо и безнадежно, как кажется со стороны. Впереди нас ждет радость, и бесконечное счастье, и синие море, и общение с друзьями, и музыка, и книги, стихи, и все блага жизни и цивилизации, которые создало человечество для человека, то есть для нас с вами, а вы говорите.
– Алешенька, – останавливала его Леночка, – хватит парить в облаках. Гаси свет, поговорим в темноте.
Она, прижавшись к нему и положив голову на грудь, куда-то под подбородок, слушала, чем он занимался в течение дня. Затем он замолкал, и она тихонько перемещалась на свою половину постели, пока Алеша около пяти не перебирался к ней.
Однажды Леночка, когда Алеша приехал домой особенно поздно, предложила ему поискать комнату в райцентре.
– Алешенька, ты ведешь ненормальный образ жизни уже полгода: в оба конца по Москве, а потом на поезде – это минимум шесть часов. Да от платформы до МТС еще час. Если будет комната, ты сможешь там иногда ночевать, хотя бы в сильные морозы, или когда задерживаешься в мастерской, или когда очень устанешь. А с едой на эти дни что-нибудь придумаем. Я в эти вечера буду скучать без тебя. Но нельзя так себя изнурять, дорогой. Только я должна знать, где ты ночуешь, иначе не буду спать, буду беспокоиться – что с тобой, где ты. Я готовила тебе сюрприз, но придется раскрыть его раньше времени: у нас будет телефон.
– Телефон! Собственный телефон, ура!
– Вот и будешь звонить, если задерживаешься. Летом тетя Груша переберется с Танюшей к тебе, а затем и я на время отпуска или после дежурства. Тебе надо привыкать к ребенку, согласен? С отцовскими радостями ты пока не знаком.
Как-то в МТС к нему подошел улыбающийся человек в офицерской шинели и с хохотком, застрявшим в белоснежных зубах, сообщил:
– Наконец-то у нас будет столичный тракторный профессор. А то и заведующий курсами, это я, и студенты заждались. А вы знаете, что вас назначили преподавателем? Аврал по всему району, очередная мобилизация – пахать землю некому.
– А как же ремонт?
– Без вас закончит механик. Секретарь говорит, что надо интеллигенцию бросать на это дело. Она, кроме тракторов, заронит в души наших охламонов хотя бы крупицу культуры, а охламоны к ней тянутся. В соседней МТС такой же аврал с курсами. Уже к девкам пристают, грамотеи, семилетку кончили не кончили, а делать в колхозе ни хрена не хотят. С утра до ночи карты да одна мысль в извилине: где достать курево и выпивку. Может быть, слишком резко, но похоже на правду. Будем знакомы, и поехали этих сорванцов собирать по деревням.
И началась недельная одиссея Алеши и демобилизованного старшего лейтенанта по снеговому бездорожью района: то их «газик» заносило в сугроб, то рубили еловые ветки под буксующие колеса, один за рулем, а другой слегой, как рычагом, старался приподнять за задний мост машину. После одной из таких поездок, наиболее тяжелой, ввалившись в кабину «газика», они, посмотрев друг на друга, расхохотались до слез.
– Ну и фиговая обстановочка перед севом! Теперь дело за нами – кадры будем готовить. Я местный, мне от такой жизни деваться некуда. А тебе-то, городскому, инженеру, деревня – как ссылка за провинности.
– Считай, поехал, добровольно – так уж получилось. Только с ним, с Костей, Алеша перешел на ты за все время работы в МТС. Он снабдил его учебником для трактористов с цветными рисунками узлов трактора. Трудно Алеша сходился с людьми: не мог сносить грубость, пьянство, вранье, мат.
– Алеша, с такими требованиями к деревенским у тебя отрастут крылья, как у ангела, – смеялся Костя.
К мату Алеша стал привыкать, работая в мастерской, а позднее и сам иногда кого-нибудь «прикладывал». Ничего, действовало.
Наконец, когда список будущих трактористов был готов и утвержден в МТС, у входа в баню назначили сбор будущих героев сталинских урожаев, как их называли в прошлые годы. Первые появились часов в двенадцать, добирались из разных мест, кто как мог – некоторым сельсовет или колхоз давал лошадь, а за возчика была, как правило, мать – отъезжающего сына провожала. Потом к бане пришли два здоровых мужика, санитары, и пожилая женщина – парикмахер. Сгрудившись вокруг Кости, только что шумевшая, толкающая друг друга толпа ребят притихла.
– Вот что я скажу, – обратился к ним Костя. – С последним вихром волос из-под парикмахерской машинки уйдет ваше детство. Будете трактористами, а там и до армии недалеко, если вам действительно шестнадцать. Что-то непохоже. Белье прожарят от живности ползучей, пока будете мыться. Получите новые телогрейки и штаны теплые и бумазейные, ботинки крепкие, полотенца вафельные, мыло, мочалки. Кто из вас Федулов? Ты?! Я твоего отца хорошо знаю, правильный мужик. И о тебе слышал. Назначаю тебя старостой и ответственным за чистоту и порядок. После стрижки мыться два часа, без беготни по бане, ясно? Федулов, два часа, не меньше! Ходики в раздевалке на стенке. Заодно и отогреетесь в бане. А то вон сколько вас красноносых и сопливых! Попаритесь – сопли пройдут. Всем все понятно, мужики? Очень хорошо! Дядя Ваня – санитар, вот он проверит, годитесь вы в курсанты или нет.
И вот они перед Алешей в старой школе на окраине райцентра, двадцать пять курсантов – веснушчатые и не веснушчатые, курносые и не курносые, малорослые и худые, одетые в одинаковые телогрейки, похожие один на другого и такие разные. В их глазах вспыхивали еще непонятные Алеше огоньки интереса к новому, что они услышат на занятиях. И вряд ли о тракторе. Ведь трактор они и так представляли себе в общих чертах. А тут москвич, да непьющий, некурящий, да еще инженер – это не свой деревенский, он расскажет такое…
– А вопрос можно задать? Вы в Большом театре были, внутри? Там все время музыка играет и все представление поют, правильно? – этим вопросом Федулова открылись курсы трактористов на тракторе ХТЗ.
Вот что их тревожит: как там, на «большой земле», а «большая земля» для них – Москва. Правильно решил секретарь райкома, что надо их приобщать к культуре, даже на курсах трактористов, всюду, где только возможно. Школа научила их читать да кое-как писать и считать. Думать не научила, не посеяла дух сомнения в юные души, не подсказала, что мир прекрасен и разнообразен, что с ним надо знакомиться, изучать, что в двух часах езды от их дома – совершенно другая, интересная и содержательная жизнь, о чем они и не подозревают.
Обычно перед началом занятий Алеша рассказывал о Москве, о театрах, о музеях, о музыке, о книгах, и сердце его сжималось от обиды за то, что с ним произошло. За что? Почему его лишили любимой Москвы,
