– С чем это связано?
– Дорогая моя, с возрастом, с переживаниями, с жизнью. Она-то, жизнь, течет с разными поворотами, водоворотами, водопадами. А знаешь, как Вера Инбер сказала о появлении седины?
– Папочка, я тебя очень люблю, очень. Ты моя главная подруга, подругее мамы, если можно так сказать. Мама, даже когда дома, все равно мыслями в своей клинике. Я ее, конечно, тоже очень, очень люблю, но чем я становлюсь старше, тем больше ты мне нужен. Эти стихи не про те6я, ни капельки не про тебя, ясно? Ты же у меня молодой и красивый, а седина тебя только украшает. Понимаешь, ты у нас с мамой мо-ло-дой и красивый! И эти стихи не про тебя.
Она пристально смотрела в его глаза.
– Да, согласен, не про меня, еще рано.
– Да не рано! Они вообще не про тебя, ясно, мой дорогой и любимый папочка-подруг!
– Ясно!
– То-то! Я тебя целую, вот так, и убегаю на английский.
– Когда тебя встречать?
– Как всегда в половине десятого, yes?
– Yes, yes!
Вскоре пришла Леночка, уставшая, но, как всегда, активная. Спросив про Танюшу, подошла к Дагни, погладила его по мордочке – он не пошевелился. Через пять минут уже на кухне она стала готовить ужин, и Алеша, оставив свои бумаги, принялся ей помогать.
– А теперь, Алешка, когда ужин готов, слушай меня внимательно о важнейшем событии в моей жизни.
– Интересно, неужели я тебе надоел, и ты бросаешь меня и Танюшку, Дагни и даже тетю Грушу, кошку Дуську и создаешь новую семью?
– Дурачок, даже дурак! Этот твой перл остротой не назовешь, скорее, симптом маразма, хотя тебе еще рановато.
– Боже мой, за, скажем, почти двадцать лет совместной жизни душа в душу, когда ничего кроме «Алешенька», «дорогой», «милый» и прочих слезливо-паточных, как я теперь понимаю, обращений к себе не слышал, и вдруг оказываюсь дураком и даже маразматиком. Ну спасибо, дорогая жена, ну спасибо. За это я с тобой разделаюсь в одночасье, как повар с картошкой.
Алеша подхватил Леночку на руки, а она обняла его за шею, и они замерли среди комнаты в долгом поцелуе.
– Алешенька, пусти, звонят в дверь, – не в силах вырваться из его объятий, прошептала Леночка.
– Пускай звонят, открывать будем вдвоем, как у нас бывало не раз.
Удерживая одной рукой вырывающуюся Леночку, Алеша повернул ключ. В дверях стояла Светлана.
– Светланочка, Светик, – в два голоса радостно воскликнули оба, – откуда, неужели прямо из Монголии?
– А вы, как всегда, деретесь, милая парочка? С вами все ясно. Почему не слышно голоса Дагни? Где Танюша, тетя Груша, наконец? Может быть, Алеша, ты опустишь на пол Леночку и занесешь в квартиру вещи?!
После объятий и поцелуев доложили, что Дагни совсем состарился – три раза в день его выносят на руках во двор, где он через пять минут просится домой, тетя Груша поехала в гости к Наталии Михайловне в райцентр. Света подошла к Дагни, присела перед ним, почесала за ушком, погладила исхудавшую собаку.
– Ребята, Дагни умирает от старости. А от старости лекарств нет. Он меня не узнал, даже хвостиком не шевельнул, сейчас у него температура, снимем жар, поддержим инъекциями его сердце, но больше месяца он вряд ли протянет. Кто его доктор? А, Свеклин Иван Васильевич, знаю. Позвоните, передайте от меня привет, скажите, что я сама займусь Дагни.
Глаза Светланы были влажные и строгие.
– Подумать только! Все детство и юность Танюши прошли под его опекой. Для семьи он настоящий преданный друг, так ведь?
– Да, так! Его потеря для нас большое горе. В доме будет пусто, когда его не станет, – вздохнула Леночка.
– Вам нужен щенок той же породы и масти. И я вам найду такого щенка, да еще отличного. Я так и думаю.
– У Светика для всех на всех имеется время – и на Танюшу, и на Дагни, и на Леночку, а на меня и на кошку Дусю не хватает.
– А вот Дуся появилась! Кисуля, иди ко мне. Тоже уже в приличном возрасте. А с тобой, Алеша, разговор впереди. Докторскую защитил?
– Нет еще. Вот она лежит на столе.
– Я знала, что у тебя впереди инженерная наука, а гуманитарные мучения пройдут. Ты молодец.
– Ладно, допустим. А ты?
– О себе потом.
Вечером за ужином Света все восхищалась Танюшей – три года назад была девочкой, которая на всех снимках была с кем-нибудь в обнимку: с мамой, папой, тетей Грушей, со мной, но чаще всего – с Дагни.
– Тетя Света, пожалуйста, хватит обо мне: высокая, тощая, папа называет «ледащая», но, в общем, ничего, красна девица. Так где, вы говорите, были наши фотокарточки?
– Я их возила с собой повсюду, по всей Монголии, из одного аймака в другой, в сумке, притороченной к седлу лошади. Так все три года. Часто тяжело физически, но это ничто по сравнению с грустью. Тогда доставала фотографии, сто раз рассматривала. Из Союза со мной были еще трое: два зоотехника и женщина-санитарный врач, работавшая с населением. Сопровождали нас также местные зоотехники и охрана. Зимой жили в Улан-Баторе, обрабатывали полевые материалы, которые потом легли в основу коллективной монографии под моей редакцией. Каждый день читала лекции в университете, проводила консультации. Получила почетное звание профессора, разные правительственные награды и заработала кучу денег в рублях и в валюте. Теперь я стареющая богатая невеста, вот так. Алеша, пожалуйста, помоги привезти мой багаж – накупила вам всякой зимней и осенней одежды. Должна подойти – мерку я с вас заранее сняла и высчитала для Танюши – на рост выше маминого, учитывая, что современные дети акселераты. Ой, как я счастлива, что вас вижу! Если бы вы знали, как я устала – даже сердце болит от усталости или от радости, что я дома, что вижу вас. Кажется, верхом на лошади я растеряла последние остатки энтузиазма молодости. Все вам выпалила, как из пулемета, а теперь, мои дорогие и самые близкие, уложите меня спать, пожалуйста.
И Светлана пошла отдыхать, а Алексей Петрович, приняв торжественный вид, обратился к дочке:
– Танюша, наша мама хочет сообщить нам о важнейшем событии в ее жизни. Мама делает успехи на медицинском поприще.
– Ты далеко неточен. Успехи, по правде говоря, уже были раньше, а сейчас – признание успехов: на последнем голосовании меня избрали членом-корреспондентом Академии медицинских наук СССР, а мой доклад будет представлен от имени академии на Международном медицинском конгрессе через полгода в Париже. Вот что я хотела вам сообщить.
– Ура, ура! Дамы, бросайте вверх чепчики! Мы не просто рады, мы счастливы за тебя, дорогая, но почему об этом мы узнаем в последнюю минуту? Так, краем уха, знали, что тебя выдвигали в членкоры, но понятия не имели, что ты готовила доклад для конгресса. Почему все происходило в тайне от нас? Ты лишила нас процесса сопереживания, а в целом твое поведение мне не нравится, и думаю, что со мной Танюша согласится. Мы можем обидеться: что-то не то происходит в Датском королевстве.
– Ребята, не обижайтесь, какие у меня могут быть от вас тайны! Мы же одно целое, семья. Кого я могу любить больше, чем мою Танюшку и моего Алешеньку? Только вас. Сама я к выборам в академию относилась очень спокойно, понимая, что этот длинный бюрократический процесс может тянуться годы. Я тебе, Алешенька, говорила, что еще года четыре тому назад наш Ученый совет выдвинул мою кандидатуру в
