участвовать в этих поездках. Алеша отлично знал Париж и его историю.
В один из дней Леночка съездила в клинику, где мальчик проходил лечение. Там ее ознакомили с историей его болезни, рентгеновскими снимками, исследованиями невропатологов, а также с методикой лечения. Главный врач, он же владелец клиники, поняв, что имеет дело с многоопытным врачом, был очень любезен и предупредителен и пообещал выслать копию истории болезни Алеши.
В воскресный вечер Наташа устроила прием в честь своей сестры, как было сказано в приглашении, известного хирурга и одного из руководителей крупнейшей московской клиники, члена-корреспондента Академии медицинских наук СССР. Были приглашены друзья-коллеги Наташи, известные французские медики, журналист из «Фигаро», крупный издатель медицинской литературы и пресс-атташе по культуре из Советского посольства. Сестры выглядели очень эффектно. Накануне приема Наташа отвезла Леночку к своему парикмахеру, долго колдовавшему над ее прической, и замысловатая укладка в виде потока ниспадающих волос весьма преобразила привычный облик деловой женщины.
Наташа заказала в соседнем ресторане меню из морских деликатесов и холодных закусок. Когда подали горячее – черепаший суп, тонкий экзотический аромат наполнил столовую. Гости оживленно беседовали. Журналист из «Фигаро» подчеркнул заслуги очаровательной мадам Натали в исследовании советской литературы и высказал свое восхищение в адрес Леночки:
– На конгрессе мы попали под наркотическое влияние очаровательной мадам Элен, представившей аудитории увлекательные даже для неспециалистов доклад и киносюжеты. И если у меня возникнет необходимость, не дай боже, я буду стремиться попасть под скальпель только мадам Элен, после чего буду разбираться в исследованиях мадам Натали. Мы видим, как две сестры работают на благо франко- советского сближения – одна в области литературы, другая в области медицины, одна во Франции, другая – в Советском Союзе. Пусть дружба между Францией и СССР будет столь же верной, как дружба двух сестер, несмотря на разъединяющие их государственные границы.
Затем говорили о совместных проектах издания медицинской литературы, профессор Сорбонны прочитал стихи Пастернака в собственном переводе, а Леночка – в русском оригинале, Наташа под собственный аккомпанемент исполнила песенки Беранже. Алеша, молчавший весь вечер, спел под гитару дуэтом с Жаном два романса… Потом кто танцевал, кто беседовал. Прием прошел великолепно и закончился далеко за полночь.
Пора было собираться в обратный путь.
– Алеша, мой мальчик, я к тебе за эти дни очень привыкла и представить себе не могу, что через день мы с тобой расстанемся. Мама будет добиваться разрешения на твое, возможно, продолжительное пребывание на лечении в Москве. Мы будем тебя лечить по другой методике, которая эффективна только при твоем активном содействии врачам. От тебя потребуются воля, терпение и мужество.
– Я, стиснув зубы, буду выполнять указания врачей, главное для меня – встать на ноги и пойти.
– Дорогой мой, тебе понадобится, по-видимому, перенести несколько операций, затем массаж и интенсивные физические упражнения, ежедневно, по много часов. Будь готов к этому.
– Всегда готов! Тетя Леночка, я вспомнил ответ пионеров на призыв «Будь готов!».
– Ты и это знаешь?
– И не только это. Знаю, что такое тоталитарное государство и что разница между коммунизмом и фашизмом лишь в демагогии. А еще знаю, что Генрих Белль написал: «Коммунизм – это фашизм бедных».
Поздно вечером, накануне отлета, Наташа, обняв Леночку, увлекла ее за собой на диван.
– Подходит к концу наша встреча, и я невольно обращаюсь к своему прошлому в России. Леночка, милая, я вижу, что мой мальчуган стал близок тебе, что ты видишь в нем родственника, не так ли?
– Не только родственника – я полюбила его. Теперь ревности к прошлому у меня нет. Сначала мне было очень тяжело, в первые дни, когда я узнала, что произошло между вами в райцентре. Но я видела, как мучается Алеша, и поняла, что ваша связь – мимолетная, что Алеша меня любит, что ничто не может нас разъединить. Я успокоилась. Алешин сын будет и моим сыном, Наташенька.
– Спасибо, – она обняла Леночку и заплакала, продолжая говорить сквозь слезы. – Сейчас, по прошествии стольких лет, я снова возвращаюсь к покаянию, как в первый день твоего прилета. Алеша был моей первой и последней любовью, первой и последней, мучительной и счастливой. Здесь, в Париже, у нас с Жаном спокойная любовь, начатая без страстей и продолжающаяся долгие годы. Я уважаю и люблю его, а он меня. Я знаю, он меня очень любит, боится потерять и потому настаивает на официальном оформлении наших отношений. Я тебе об этом говорила. Уже много лет два дня, проведенные с Алешей, я воспринимаю как историю из другой жизни, в древнейшие, поросшие мхом времена. Только мой мальчуган, мой дружочек, являет собой доказательство, что был Алеша, была Россия, что все, что произошло, – не сон.
Она замолчала, и Леночка поняла, что Наташа ушла в воспоминания, не закончив своего монолога- исповеди, когда один говорит, а другой слушает, приятно ему это слушать или нет. И Леночка замерла от страха, что сейчас, через минуту, узнает что-то новое о давно ушедшем прошлом, и это «старое новое» может снова превратить ее в комок нервов, как тогда. В те дни она не позволила Алеше каяться. Ей было бы невыносимо тяжело слушать, что между ними произошло. Она верила и без Алешиных объяснений, что история с Наташей была случайной, не так, как у нее с Алешей. Но почему-то учащенно забилось сердце, хотя только что она утверждала, что у нее нет ни капельки ревности к Наташе.
– Говорят, первая любовь не забывается, – тихо продолжила Наташа. – В наших отношениях была страсть, возбужденная мною и нашедшая краткий отклик в Алеше. И если была она единственной, скоротечной и без взаимности, как у меня, тоже не забывается, лишь прячется в самый дальний уголок сердца. Может вспыхнуть эта сердечная боль или так и останется в дремоте до последних дней жизни? Я об этом никогда не думала, но сейчас… Я не хочу встречаться с Алешей, боюсь, что для меня эта встреча может стать тяжелой, нарушит мое душевный покой. Мне здесь хорошо: я умиротворена, у меня есть мальчуган, есть Жан. Леночка, я счастливый, свободный человек: я говорю и пишу, то, что считаю нужным, я устраиваю свою личную жизнь, как хочу, и до этого никому нет дела – ни соседям, ни парткому, ни райкому, о которых здесь никто не слышал. Меня окружают внимательные, интересные, преуспевающие, увлеченные работой и жизнью люди. В работе отдаю предпочтение, в основном, мужчинам, вероятно, потому, что в делах они прагматики и логикой подавляют эмоции, с ними интереснее в общении. У большинства женщин не так – эмоции сплошь да рядом лежат в основе их поступков, с ними труднее. Но это не правило. С мужчинами проще, когда их держишь на дистанции, тогда с ними можно дружить, но не более. Я выстрадала свободу, получила ее здесь. Леночка, не будем будоражить прошедшую историю. Я оформляю документы только на сына, сама не поеду.
«Бедная моя Наташенька, – подумала Леночка, – она любила моего Алешеньку глубоко и искренне, а он ее не любил. Он лишь поддался порыву, мгновенному увлечению, так бывает. Ничего нового я не услышала, кроме одного – она любит его и сейчас и боится встречи с ним», а вслух сказала:
– Если ты чувствуешь, что опасно, как ты выразилась, будоражить прошлое, то твое решение правильное. Я должна тебе сказать, что я очень люблю моего Алешу и без него своей жизни не представляю, он мой и только мой. А мальчугана мы, то есть наша семья, окружим вниманием и заботой, не беспокойся.
В Шереметьево встречать Леночку поехали всем семейством, включая Зиту. Они расположились в креслах напротив табло «прилетов» и стали наблюдать, как информация об ожидаемых рейсах постепенно из нижней части табло перемещается в верхнюю. Высветилось сообщение, что самолет из Парижа совершил посадку.
«Точно по расписанию», – отметил про себя Алеша и обратился к дочке:
– Танюг, волнуешься, да? Я тоже. Всегда при встрече волнуешься ничуть не меньше, чем когда провожаешь. Мы не виделись десять дней с нашей мамой, десять дней, а кажется, что прошла вечность.
– Неужто всего-то десять дней? Уж ждала ее, ждала, насилу дождалась, – запричитала тетя Груша.
– Да, тетя Груша, целых десять дней. На такой срок я с мамой никогда еще не расставалась.
– А, соскучились? То-то! А что на это скажет Зита?, – и Алеша, обратившись к Зите, произнес: – Мама приехала, сейчас появится из этого прохода.
Зита и без того вела себя довольно нервно, а после Алешиных слов она встала на задние лапы,
