окну, то внизу увидел бесконечную вереницу автомобильных огоньков. Дальше, за потоком разноцветных огней города лежало одно из великих американских озер – Мичиган, но, так как луна еще не поднялась достаточно высоко, озера практически не было видно, лишь отдельные огоньки мигали на судах. Утром Ларин прежде всего подошел к окну: какая красота – это озеро, словно море без границ! То тут, то там покачивались суда, большие и маленькие, и крупные пассажирские, и грузовые, красивые большие и грациозные маленькие яхты. Но не было времени рассматривать эту чарующую картину – пора в «Хилтон», на конференцию.
Получив «Труды конференции» с докладами, присланными раннее, Ларин убедился, что рабочий язык здесь только английский, и тогда он решил разыскать профессора Левитина, эмигрировавшего из России несколько лет назад, члена оргкомитета конференции. Когда-то Федор Львович Левитин жил в Ленинграде, но Ларину случалось встречаться с ним на крупных всесоюзных форумах по проблемам машиностроения. К удивлению Ларина здесь их встреча прошла довольно формально и сухо. «Как же так, я прилетел из другого полушария, из Союза, встретил соотечественника… И вместо радостных объятий ледяной прием… Впрочем, что значит Ларин для Левитина, как и Левитин для Ларина? На родине мы были знакомы не более чем шапочно, пытался объяснить себе ситуацию Алексей Петрович. – Во-первых, в комплексе общих научных проблем их интересы расходились, во-вторых, он старше меня лет на пятнадцать. Впрочем, разница в возрасте никогда не мешала дружбе, если возникали общие симпатии, потребности к общению, да еще на фоне близких, может быть, не всегда полностью совпадающих, научных интересов…»
Как-то получилось у Ларина, что среди сверстников у него было меньше друзей, чем среди старших по возрасту. Например, с ленинградским профессором Кудрявцевым кроме научных интересов их объединяла любовь к музыке, к литературе и, в частности, к поэзии. Бывая в Ленинграде, он всегда заходил в гостеприимный дом Владимира Николаевича, где ему были искренне рады. Их поздний ребенок, маленькая Женечка, любила забираться к нему на колени, рассказывала о самых важных, по ее представлению, событиях. Он знал Кудрявцева еще в его холостяцкую пору, потом приезжал к нему на свадьбу, а спустя совсем немного времени – на похороны 23-летней красавицы-жены, оставившей взамен себя свою маленькую копию… С Левитным были только деловые отношения, и все же…
Менторским тоном Левитин дал понять Ларину, что на конференцию следует приезжать только тем, кто владеет английским языком, ну а те, кто не знает, например, аспиранты, учат свой доклад наизусть. Он не берется переводить доклад Алексея Петровича, поскольку для этого надо вникнуть в материал, а у него нет времени. Поскольку доклад не включен в повестку дня конференции, его послушают в перерыве между заседаниями, а он зачитает подрисуночные подписи с экрана, без комментариев.
Пожалуй, за последнее время ни разу не было так тяжко на сердце у Алексея Петровича, как после этого доклада. Объявление о докладе сделали накануне. Он передал ассистенту черно-белые пленки с формулами и иллюстрациями к докладу, что воспринималось здесь как давно устаревший способ демонстрации. В зале присутствовало человек пятнадцать-двадцать. Профессор Ларин, с присущей ему убедительностью, рассказывал о сути теории на русском языке в англоязычной аудитории. Федор Львович переводил надписи на слайдах и ответы на задаваемые вопросы формально, не заинтересованно: что написано, то и читаю. По реакции аудитории Алексей Петрович сделал вывод: его доклад, в котором он показывал пути развития теории и некоторые результаты исследований, не поняли. Если бы он знал язык, то непременно вызвал бы на дискуссию сомневающихся и укрепил мнение согласных с его выводами. И тут же он вспомнил своих полиглотов Танюшу и Алешу, которые нашли бы его русскому слову синонимы на одном, втором, третьем… языке, даже не понимая смысла научного или инженерного термина. И ему захотелось домой, к Леночке, к друзьям. А где сейчас Танюша и Алеша, он не знал. Может быть, во Франции, а может быть, в Италии, а может быть, полетели отдыхать на экзотические острова. Впрочем, скорее всего, трудятся над своими проблемами сближения разных народов, пытаясь разрушить языковые преграды. Когда Алексей Петрович убирал пленки в футляры, к нему подошел один из слушателей и заговорил на русском.
– Я главный инженер завода в Сиднее, Алеша Белоножкин. Мы тезки, здравствуйте.
– Здравствуйте, я очень рад! В России только близкие взрослого человека называют Алешей. Зовут обычно Алексеем.
– Об этом знаю. Я русский в третьем поколении, рожденный за рубежом. Сейчас начнутся Бэкингемовские чтения, с докладом выступит профессор Левитин. Вы не желаете послушать? Пойдемте, – он говорил на красивом русском рафинированном языке эмигрантской диаспоры.
Сначала Федор Львович говорил об условиях сопряженности двух тел, находящихся в сложном движении. Отдав дань памяти Бэкингему, известному ученому и инженеру, он перешел к чему-то другому. Говорил о развитии науки в СССР – о давлении сталинизма, о лысенковщине и генетике, о том, что в Советском Союзе долгое время кибернетику определяли как буржуазную лженауку. Белоножкин вопросительно посмотрел на Ларина.
– Все правильно. Только при чем здесь это?
Затем голос Левитина зазвучал саркастически и насмешливо, вызывая хохот в зале. Белоножкин старался переводить Ларину слово в слово.
– Кто создал паровую машину? – обратился к залу Левитин.
– Уатт!
– Неправильно, в России считают – братья Ползуновы!
– А кто изобрел радио?
– Маркони, Маркони!
– Ошибаетесь, русский Попов! Попов, Ползунов, Яблочков… Я мог бы назвать вам еще много других имен лучших и первых ученых и изобретателей в мире, которых не знают в России, потому что признание успехов иностранных ученых объявляют преклонением перед заграницей. Эта огромная милитаризованная империя живет за железным занавесом под бдительным оком КПСС и КГБ. Лозунги в этой стране – «Мы впереди планеты всей», «Лучшее – значит советское», там думают о светлом будущем всего мира, когда он будет жить по их образу и подобию, хотя сами еле сводят концы с концами. Страны капитализма – страны потребительского общества, заботятся только о личном обогащении. Я вас спрашиваю – разве это плохо?!
Алексей Петрович почувствовал, что к его горлу подкатывается комок гнева, удивления и возмущения этим человеком. Зачем он это говорит научной аудитории, которая на глазах превращается в неприлично хохочущую толпу? Он вскочил с места, перебивая Левитина и не обращая внимания на успокаивающий жест ведущего, бросил докладчику:
– Зачем вы, Федор Львович, восстанавливаете людей против нашей с вами родины? Сейчас, когда вся Россия живет надеждами на перестройку, когда нам необходима моральная поддержка стран всего мира, когда мы хотим войти в семью демократических стран, вы вспоминаете пропагандистские измышления КПСС, выдавая их за историческую правду.
Заседание было прервано. У трибуны стояли Левитин, подошедший к нему председатель заседания, Ларин, Белоножкин и группа участников конференции.
– Я выходец из Литвы, – вмешался председатель, – и могу немного по-русски. У нас свободная страна, и каждый может говорить, то, что думает. На СССР все еще смотрят с опаской – куда повернет перестройка, еще не ясно. Но я за установление научных контактов, за дружеские отношения.
– Зачем превращать научный доклад в политический? – возмущенно произнес Ларин. – Зачем вам, Федор Львович, понадобилось негативное освещение нашей страны? У нас перестройка, много трудностей, и нам нужна не критика нашего прошлого, а поддержка.
– Пока у власти будут КПСС и КГБ, перестройка невозможна, – язвительно парировал Левитин. – Я должен был выговориться. Это мое первое и последнее выступление на эту тему.
И ушел, не попрощавшись.
Итак, конференция завершена. Алексей Петрович тепло расстался с Белоножкиным и отправился вдоль красивой набережной к себе в отель. Через два часа он уедет в аэропорт О’Хара.
В аэропорту Шереметьево Ларина встречали Леночка и Дан со Светланой. Тут же доложили, что Татьяна с Яношем в Праге, Алеша-младший на днях прилетает в Москву, у него еще остались лекции в университете. А после этого вернется в Париж вместе с Катюшей, которая намеревается рожать во Франции.
– Алешенька, дорогой, я так устала, – шепнула Леночка, прислонившись к мужу. – Сначала ребята
