этом смысле, поскольку своим языком избрал математику, совершил поистине революционный, не имеющий аналогов шаг к объединению, казалось бы, принципиально необъединимого.
– Что несколько напоминает историю с пятым постулатом Евклида: параллельные прямые, не пересекающиеся в его геометрии, обязательно пересекаются в геометриях высших порядков.
– Неплохая аналогия. И даже, не побоюсь этого слова, глубокая. Повторюсь: ты сегодня в хорошей форме, Алзор!
– Благодарю, Вяз. И рискну пойти чуть дальше. Можно ли искусство – музыку, живопись, поэзию и так далее – безапелляционно отнести к духовному пути познания? Или так называемую 'чистую математику', подчеркнуто чурающуюся приложений, к пути физически- материалистическому? Нет? Вот и я так думаю. И в свете этого Истина о Вселенной представляется мне грандиозным сверкающим кристаллом, каждая грань которого воплощает определенную частичку всеобщей сущности и соответственно определяет способ познания этой частички.
– Теперь ты заговорил как поэт. Хочешь таким образом приблизиться к одной из граней твоего умозрительного кристалла?
– Кристалл не совсем умозрительный, хотя, видел я его, будучи без сознания. Кстати, тогда же мне пришлось впервые взглянуть на все мои 'я', в том числе и на тебя. Вяз. Незабываемое зрелище!
– Мы все были в масках?
– Да, но…
– А кристалл ты увидел уже позже?
– Все так, но объясни мне в конце концов…
– Все очень просто, Алзор. Ты увидел то, чего обычным зрением увидеть нельзя. Это подтверждает мои слова, сказанные в начале нашей беседы: ты подошел вплотную к Рубежу, и этот наш разговор – последний.
– К какому рубежу? Рубежу слияния?
– Слияния, перерождения, трансформации, метаморфоза… Называй как хочешь. Но это неизбежно. А кристалл… Может, так в самом деле выглядит сущность нашей Вселенной, ее квинтэссенция.
– Я увижу его еще раз?
– Не знаю, я не пророк. Но думаю, да. Иначе все теряет смысл.
– Когда я был… внутри кристалла и видел всех вас, бредущих по каким-то сверкающим нитям, мне удалось разглядеть и еще кое-что: в сверкающем переплетении попадались нити темные, почти черные, и по ним скользили страшные призрачные тени… Что это могло быть, Вяз?
– Не знаю.
– Ты стал неразговорчивым.
– Да. Пора прощаться, Алзор. Прости, но я уже не советчик тебе. И даже не собеседник.
– Что так?
– Ты перед качественно новым уровнем. Я могу лишь помешать взойти на него.
– Ну что ж. Тогда – прощай, Вяз.
– Прощай, Алзор. Верь в свою звезду, никогда не опускай рук, но и Боже избавь тебя переоценить собственные силы!
– Я буду начеку, – пообещал Зоров. – Как охотник на смертельно опасного зверя.
– Лучше уж – как охотник на Снарка, – произнес Вяз со странным подтекстом.
– Погоди, я ничего не понял… – начал было Зоров и умолк, ощутив гулкую, сиротливо-щемящую пустоту внутри.
Глава 2
Геостационарный орбитальный комплекс 'Гея-13' в просторечии именовался 'Расслабуха', что вполне соответствовало его сути. Своим происхождением он был обязан активному подвижнику проекта 'Ковчег', известному психологу и психиатру Бенедикту Рою. Добиться включения этого объекта в план строительства стоило Рою усилий поистине титанических, хоть он и иллюстрировал совершенно банальный тезис о том, что люди должны не только работать, но и развлекаться. Дело, видимо, было в том, что обошлась 'Расслабуха' почти в триллион долларов. Вариантов 'расслабления' было множество, и подобраны они оказались таким образом, что не только давали заряд положительных эмоций, но и могли эффективно снимать эмоции отрицательные. Последнему предназначению комплекса отдавался известный приоритет, ибо Рой самой опасной для личности считал ситуацию, когда неизбежно накапливаемые отрицательные эмоции, не имея выхода, загоняются вглубь. Все это было хорошо известно еще со времен Фрейда и Юнга, однако Рой поднял вопрос досуга космических переселенцев на новый рубеж, помимо глубоких теоретических построений оставив после себя громадное число практических разработок и рекомендаций. Научно-технический прогресс не обошел стороной и 'Гею- 13'. Представлявшая поначалу некий гибрид всевозможных злачных мест старушки-Земли, к середине XXIV века 'Расслабуха' разительно переменилась. Связано это было, в первую очередь, с применением волновой психотехники, которую крайне неохотно, после нескольких переголосований, санкционировал ВКС, оговорив при этом массу ограничений и необходимость жесткого контроля со стороны специальных служб. Обширные залы, оснащенные психотронными генераторами, существенно потеснили пестрый лабиринт баров, ресторанов, диско-клубов, варьете, видеозалов, стриптиз-шоу и казино, но полностью одолеть их не смогли. Что-то оставалось такое в нехитрых земных развлечениях XX – XXI веков, чего не могли заменить навеянные гипноиндукцией самые красочные и жизненные реалии. Что касается всего спектра развлечений и удовольствий, предлагаемого на 'Гее-13', то крен к 'темной стороне Луны' был заметен даже неискушенным глазом. Веселились здесь редко высоконравственно, часто небезобидно и порой даже небезопасно. Идея посещения Зоровым 'Расслабухи' принадлежала Чалмерсу.
– Я убежден, что перед вылетом на Планету Карнавалов тебе будет полезно окунуться в пестрый мирок 'Геи-13', – сказал шеф ОСК Александру Зорову. – Это поможет быстрейшей адаптации на планете-курорте.
Находившийся в отличной форме после двухнедельных тренировок Зоров, что называется, рвался в бой, и сулившее некоторую заминку на пути к основному заданию решение Чалмерса воспринял без особого энтузиазма. В тот момент никто не мог даже предположить, к чему приведет мало что решавшее посещение Зоровым станции 'Гея-13'.
Расслабленно полулежа в кресле в кабине джампмобиля, по выверенной траектории мчавшегося к далекой пока еще искорке орбитального комплекса, Зоров не без досады размышлял о том, что ему сейчас предстояло, и лишь врожденная добросовестность и намертво впаянное Десантом чувство ответственности не позволяли отнестись к решению Чалмерса спустя рукава. Поэтому он позволил себе лишь мысленно чертыхнуться и стал перебирать и упорядочивать наспех загруженную в память информацию о станции, уже не одно столетие служившей притчей во языцех, потихоньку составляя план своих действий, забегая чуть-чуть вперед, что плану этому суждено было рассыпаться как карточному домику. Голубоватая искорка впереди тем временем выросла и превратилась в сложную асимметричную конструкцию. Ее отличие от других трансорбитальных комплексов бросалось в глаза издалека. В помине не было обилия индивидуальных причальных мачт, делавших орбитальные станции похожими на фантастических ежей, зато ярко переливалось на солнце внушительное жерло джампвокзала.
