Мир наизнанку

Это произнес Алькондар. Он вскочил на ноги, глаза его горели, лицо было красным. Император сердито покосился на него, однако промолчал, памятуя о сугубо конфиденциальной беседе, происшедшей накануне поединка.

Трое судей, сблизив головы, начали обсуждать просьбу Верховного Мага. По закону никто не мог отменить решения, которое они сейчас примут. Они знали это и в глубине души каждый сочувствовал Рангару и им также было понятно настроение зрителей, полностью и безоговорочно поддерживавших бойца-человека, но они также опасались гнева Императора, и сомнение тяжким грузом легло на чих. И в этот момент вновь зазвучал баритон Глезенгх'арра:

— Пусть наденет рубашечку. Я не возражаю.

Мнения гладиаторов, по закону, не имели никакого значения для судей, и все три арбитра посмотрели на Императора, чьим бойцом был Глезенгх'арр. Тор Второй Премудрый скривился, но, подстегнутый глухим ропотом трибун, едва заметно, неохотно кивнул. И триумвират тут же разрешил Рангару облачиться в доспех из черного нифриллита.

Рангар мгновение колебался, но, бросив еще один взгляд на тускло отсвечивающие кривые лезвия, венчающие конечности монстра, кольчугу натянул. Он отлично понимал, что это повышает его шансы гораздо меньше, чем считали даже умудренные профессионалы, но все же повышает. И еще он знал, что в этом поединке склонить чашу весов в ту или другую сторону может любая, самая незначительная мелочь. А кольчуга была отнюдь не мелочью.

Судьи скороговоркой произносили последние ритуальные фразы.

Рангар и Глезенгх'арр застыли друг против друга в пяти шагах.

Человек впервые пристально посмотрел в глаза монстру.

Они напоминали притушенные пеплом угли; сатанинская алчность и предвкушение того, что должно сейчас произойти, горели в них под спудом равнодушия и серой скуки; и это совмещение несовместимых чувств делало их особенно страшными. Глаза сидели узко на небольшом, сморщенном как плод бетирьи лице, где лишь едва были обозначены лысые брови, нос и рот, похожий на ножевой надрез; до поры до времени рот этот прятал мощные, острые как бритва, кривые клыки. Череп тоже был абсолютно без волос; уши имели остроконечную форму и походили на звериные Шея не просматривалась, более того, создавалось впечатление, что голова сидит в ямке между покатыми плечами, свитыми, как и все тело, из тугих канатообразных мышц. Передние конечности (слово «руки» язык не поворачивался произнести) пребывали в беспрерывном и, на первый взгляд, хаотическом движении, однако Рангар довольно быстро уловил определенную систему — монстр, похоже, интуитивно дошел до кой-каких связок одной из базовых техник рукопашного боя, известных на родине Рангара. Нижние конечности были широко расставлены и прочно стояли на смешанном с опилками песке, который скрывал глубоко зарывшиеся в него когти.

Медленно, контролируя каждую фазу движений и особенно дыхания, Рангар принял свою излюбленную стойку. Все посторонние мысли исчезли, оставив холодную, кристальную ясность сознания и ощущение его огромной емкости. Тело до краев было налито силой и в то же время казалось невесомым; сейчас Рангар мог бы взлететь, если бы захотел. Мгновения замедлили свой бег, растянулись; включилось «второе зрение», и Рангар теперь мог «видеть», что происходит с боков, сверху и даже сзади почти столь же отчетливо, как и обычным зрением (он, в частности, «видел», как шли на свои места судьи, как раб унес его мечи и прочую ненужную уже амуницию).

И в этот момент грянул гонг.

Бой начался.

Незадолго до поединка, отсчет мгновений которого только что начался, состоялась тайная встреча Императора, Верховного Мага Змеи и Второго Жреца.

Император, худосочный желчный мужчина пятидесяти двух лет от роду, на лице которого время и тщательно скрываемые пороки оставили заметные следы, хмурился и порывался что-то сказать, но не решался. В неписаной иерархии высших сановников Коарма второе лицо жреческой касты было выше первого лица в государстве.

Алькондар тоже превосходно знал иерархию, поэтому молчал с непроницаемым лицом. Говорил Нессекар Кирлаудит.

— К сожалению, мои достойные мужи, я вынужден констатировать, что разрешение на проведение поединка было ошибкой, и Светлейший прямо указал на это. Однако сейчас что-либо изменить без опасных последствий уже не представляется возможным, и посему бой состоится. Идеальным вариантом его исхода следует признать смерть иномирянина, который едва ли не на глазах становится народным героем.

Тут уже и Алькондар дернулся, пытаясь что-то сказать, но жрец остановил его холодным насмешливым взглядом.

— Не бойся, закон не будет нарушен, и схватка будет честной. Но — если каким-то образом иномирянину удастся победить — он все равно должен немедленно умереть. От ран, от потери крови, он несчастного случая — от чего угодно. Хотя предвижу в этом варианте крайне нежелательные волнения в народе… Плохо. Надо сделать так, чтоб его смерть не вызвала ни малейших подозрений. Ни малейших, подчеркиваю. Итак, какие будут предложения?

— У меня их нет, поскольку в них нет надобности, — надменно вскинул голову Император. — Неужели кто-либо из вас _на самом деле_ допускает, что обычный человек способен победить Глезенгх'арра?

— Иномирянин не обычный человек, — возразил Нессекар. — И кто знает, какими свойствами наделила Рангара Ола бездна, его исторгшая?

— У меня есть план на случай победы иномирянина, — произнес Алькондар.

…У Нессекара Кирлаудита загорелись глаза, когда маг закончил излагать свой вариант развития событий.

— Отлично! — похвалил он, хлопнув в ладоши. — Змея воистину коварна, и мозги у тебя, Алькондар, варят по-прежнему неплохо… Но будет одна проблема: Ольгерн Орнет. Гранд-маг достаточно искушен, чтобы узнать истину.

— Значит, его каким-то образом необходимо нейтрализовать. Хотя бы на время спектакля, — сказал Алькондар.

— Я вызову его в Храм, — кивнул жрец. — Отказаться он не посмеет.

За время долгих размышлений в плену Рангар не раз обращался мыслями к таинственному существу (а точнее, как был уверен Рангар, сверхсуществу), которого он про себя называл Покровителем; именно с ним его связывало утраченное кольцо. Связь эту он ощущал порой сильнее, порой слабее, чаще вовсе не замечая ее, но она была: хоть и незримая, но не менее реальная, чем пуповина, соединяющая ребенка с матерью. Пуповина оборвалась с утратой кольца и возникновением гасящего интерференционного купола, и Рангар долго не мог свыкнуться с чувством пугающей пустоты внутри черепной коробки, словно исчезла значительная и важная часть его мозга, а в образовавшейся каверне воцарился едва ли не межзвездный вакуум…

Рангар иногда пытался представить, как выглядит Покровитель, и чаще всего воображение рисовало некое, сотканное из вихревого огня сверхсущество со всепроникающим взглядом бесконечно мудрых глаз, могучее и доброе, для которого не существовало ни времени, ни расстояний… Конечно, он тут же сам себя подымал на смех, его разум утверждал, что это чушь, и он соглашался с этим утверждением rationalis,[2] но… ему почти по-детски хотелось, чтобы это было так на самом деле.

Как ни странно, но кое в чем Рангар оказался прав. Для Покровителя ни расстояние, ни время (в обычном смысле) значения практически не имели. Мог он, было бы желание, и предстать в упомянутом «огненном» обличье, как, собственно, и в любом другом, но ни желания, ни необходимости такого воплощения не возникало, и он пребывал в состоянии «чистой» информации, закодированный в модуляциях базисных колебаний информполя; в этом смысле его можно было назвать «информом». Переход в «вещественное», а точнее, в «овеществленное» состояние трудностей не представлял, но таил грозную опасность для той реальности, где этот переход он бы осуществил. Так однажды он едва не погубил собственный, породивший его мир…