враждебности между ними не заметила.
Жрец взглянул на отца с уважением и восхищением и обернулся к людям.
– Вам очень повезло, что у вас такой король. Но я не верю, что потребуется старый обряд. По крайней мере, мы должны посоветоваться с Владычицей. До Белтейна еще десять дней, и если я смогу одолжить у кого-нибудь кобылу, то поеду в святилище посоветоваться с нею. Если удача будет сопутствовать мне, я вернусь до того, как костер будет зажжен.
Последовало подробное обсуждение, и утром Катбад в сопровождении небольшого отряда из людей Нидана отбыл. Жрец ехал на Быстроногой, что, вероятно, спасло ей жизнь, потому что всех других лошадей, за исключением жеребца моего отца и двух рабочих лошадей, на следующий день отпустили на волю в надежде, что они смогут прокормиться самостоятельно. Если какая-то часть из них выживет, мы постараемся отловить их будущим летом. Я понимала, что, возможно, больше не увижу свою лошадь, и молила Эпону проследить за тем, чтобы она пережила ужасную весну и позже забрела на чью-нибудь усадьбу.
Одну из оставшихся лошадей забили, и несколько дней мы ели бульон с кусочками мяса.
Через неделю после отъезда Катбада заболел маленький принц, и той ночью матери у очага не было, хотя она спустилась вниз, когда ребенок заснул.
Она выглядела усталой и осунувшейся, медленно пробираясь между людьми, останавливаясь, чтобы успокоить одного или переброситься парой слов с другим. Я нагнала ее, когда она подошла к Гледис, сидевшей рядом со своей больной дочкой.
– Как она? – спросила мать, когда кухарка посмотрела на нее.
– Еще жива, – ответила она, – но ей не лучше. Совсем не лучше.
– А как с запасами еды на кухне?
Гледис пожала крепкими плечами.
– Осталось около двух баррелей овса, полбарреля ячменя и несколько мешков с горохом, а мужчины принесли двух куропаток. Сегодня я порезала в суп последнюю капусту, и у нас осталось несколько старых реп. Есть еще топленый свиной жир, но другая еда почти кончилась, и я не знаю, что мы будем делать.
Грузная старуха сгорбилась от горя, и мать опустилась на колени рядом с ней.
– Позволь мне посидеть с твоей дочерью, пока ты сходишь за чистой водой. Мы вымоем девочке лицо и шею, и ей станет легче. – Мать с болью посмотрела на пышущее жаром тело на тюфяке и потрепала кухарку по плечу. – Ты все время так занята остальными, что у тебя нет времени отдохнуть.
Старуха заупрямилась, потом все же пошла за водой, а мы с матерью сидели рядом с девочкой, которую я никогда не любила. Я вспомнила все недоброе, что думала о ней в ткацкой, и молилась, чтобы она поправилась. И напомнила богине о Лин, потому что никто давно ничего не слышал о ее семье, и я боялась, что их тоже свалила болезнь.
Позже, когда я крутилась рядом с Кети у очага, мать спросила ее, на сколько хватит запаса лекарств.
– Не могу сказать, сколько лекарства в отварах и сколько простой воды с множеством слов, произнесенных над ней, – проворчала Кети и взяла мать за руку. – Мне не нравятся эти круги у тебя под глазами, госпожа. Сколько времени ты не спала?
– Со мной все в порядке, – успокоила ее мать. – Я вернусь к себе, как только осмотрю остальных. – Это прозвучало так, будто она предполагала управиться очень быстро, но, когда я поднялась наверх, мать все еще занималась другими.
Я заползла под одеяла и лежала, слушая, как вода капает с крыши. Живот болел от страха и от голода. Весна, надежды и боги, казалось, были очень далеки, и я обращалась к каждому богу, которого могла вспомнить, – от великой Бригиты до Цернунна, рогатого бога, умолот их, чтобы от нашего двора больше не потребовалось никаких жертв.
На следующее утро я проснулась и увидела мать, спящую на стуле возле кровати брата, закутанную в меховой плащ. Уголь давно прогорел в жаровне у ее ног. Она выглядела такой усталой и жалкой, что я соскочила с кровати, подкралась к ней по устланному камышом полу и положила голову ей на колени. Мать сонно заворочалась, протянула руку и погладила мои волосы пальцами, показавшимися мне горячими и сухими по сравнению с моим лбом.
– Это когда-нибудь кончится? – прошептала я.
– Конечно, дитя, конечно, – успокоила меня она, постепенно приходя в себя. – Все имеет свой конец, и хорошее, и плохое.
– Но если нет… если все пойдет так, как сейчас… о каком ритуале поехал узнавать Катбад?
Я почти надеялась, что мама опять заснет и не ответит на мой вопрос. Помолчав, она начала накручивать локон из моих волос себе на палец. А когда заговорила, ее шепот был таким же слабым, как и мой собственный.
– Говорят, что в старые времена в праздник Белтейн в качестве человеческой жертвы приносили короля, как приносят в жертву быка на Самхейн. Такие ритуалы угасли во времена империи. Но мысль жива по-прежнему: король должен сделать все ради блага своего народа… и в очень скверные времена это означает, что он должен пожертвовать собой.
При этих словах у меня свело желудок. Я каким-то образом предчувствовала нечто подобное, но, как многие ужасные вещи, зло бесформенно, пока кто-то не назовет его по имени. От страха мой голос сел и был едва слышен.
– В ткацкой женщины говорят, что настолько плохо не было никогда…
– Они всегда говорят так, когда дела принимают дурной оборот, – тихо ответила мать. – Потом она внезапно села, полностью очнувшись. Протянув руку, она взяла меня за подбородок, подняла мою голову и посмотрела прямо в лицо.
– Помни, Гвен, независимо от того, кто что говорит, важно понять, что нужно делать, и сделать это. Как бы тяжело это ни было и как бы тебе ни было больно. На самом деле это очень просто. Как только ты поймешь, что ты должна делать, сделай это…
Она вздрогнула и мягко улыбнулась мне. Потом откинула плащ и устало встала на ноги.
– Послушай, закутайся в него, пока я схожу на кухню и посмотрю, чем можно помочь Гледис. Бог его знает, как мы справимся с праздником Белтейн в такое-то время…
Итак, я вскарабкалась на стул, и мама закутала меня в плащ перед тем, как подойти к Нонни и сыну. Убедившись в том, что у них ничего не изменилось, она на цыпочках прошла к выходу.
– Скажи Нонни, чтобы она снова разожгла жаровню, когда малыш проснется, – предупредила она, остановившись в дверях и ухватившись рукой за косяк.
Я не знаю, как долго она простояла так, покачиваясь, прежде чем согнулась пополам и упала на пол.
– Мама! – пронзительно закричала я, забывая о спящих. Мама… мама!
Отец, спотыкаясь, соскочил с кровати, и Нонна, едва держась на ногах, тоже подошла к матери. Заплакал ребенок. Одна из служанок из большого зала бросилась вверх по лестнице, и к тому времени, когда я добралась до порога, где лежала моя мать, там столпилось столько людей, что я не смогла к ней приблизиться.
Ее положили на большую кровать, и Кети провела весь день, снуя туда-сюда между сундуком с травами и кроватью, пробуя все оставшиеся средства, чтобы спасти королеву. Я бегала, исполняя ее поручения, или помогала Нонни с ребенком, который почти постоянно плакал. Отец сидел у жаровни, глядя на женщину, которая была отрадой всей его жизни, и я знала, что он молится богам, которые, как он надеялся, сжалятся над ним. Время от времени он подходил к кровати и сменял Кети, прикладывая холодные тряпки ко лбу жены, но она стонала и металась в забытьи, и он не мог добиться, чтобы она пришла в себя.
Моя мама умерла на рассвете следующего утра, и маленький принц скончался через час следом за ней.
7
БЕЛТЕЙН
Я съежилась в полусне, раскачиваясь взад-вперед и зажав уши руками. Бесконечные причитания Нонни эхом отдавались в моей гудящей голове, как плач, изгоняющий духов.
Больше всего на свете я хотела оказаться в чьих-то теплых, ласковых объятиях, чтобы меня прижимали
