компаньонок за пределами борделя не могло быть.
Это абсурд. Ему придется привести всех в чувство.
— Оливия, я думал, что ясно выразился…
— Ну конечно! — перебила его Оливия, изображая саму невинность с широко раскрытыми глазами. — Я все прекрасно понимаю. Если бы у меня было призвание, вот как у тебя, то только вопрос жизни и смерти мог бы отвлечь меня от него. Твое призвание — Древний Египет. Шотландский замок не будоражит твое воображение.
— У меня нет воображения, — ответил Лайл. — Я вижу то, что есть, и не вижу того, чего нет.
— Да, я знаю, и поэтому пытаться найти красоту в разрушенном замке для тебя будет сплошным мучением, — продолжила Оливия. — Тебе нужны опытный глаз и воображение. Я обеспечу их тебе, в то время как ты будешь заниматься практической стороной дела.
— Прости, что не поняла всех трудностей, мой дорогой, — вмешалась мать. — Как сказала Оливия, послать тебя туда одного — все равно что послать солдата в битву с ружьем, но без боеприпасов.
Лайл посмотрел на отца, который снисходительно улыбнулся ему в ответ. Снисходительно! Отец!
А почему бы нет? Оливия просто сделала с родителями то, что делала со всеми остальными: она заставила их поверить.
— Блестящее решение, — заключил отец. — Ты будешь там, чтобы защищать леди от любых ужасных обстоятельств, которые могут таиться вокруг, и чтобы добраться до сути того, что же вызвало неприятную череду событий.
— А Оливия будет там, чтобы оградить тебя от ремонта, — добавила мать. И засмеялась. Они все засмеялись.
— Ха-ха, — сказал Лайл. — Мне кажется, я слишком взволнован, чтобы завтракать. Пойду прогуляюсь по саду. Оливия, не присоединишься ли ко мне?
— С удовольствием, — ответила она, само воплощение простодушия.
Лайл навис над Оливией, взгляд серых глаз был тверд, как кремень.
— Ты с ума сошла? Разве ты не слушала меня вчера? Или ты становишься похожей на моих родителей?
То, что он сравнил ее со своими безумными родителями, бесило Оливию. Однако она сохранила веселое и невинное выражение лица и не лягнула его в голень.
— Конечно, слушала, — сказала она. — Поэтому и поняла, что ты плохо разбираешься в этом вопросе и мне придется предпринять крайние меры, чтобы спасти тебя от самого себя.
— Меня? — удивился Лайл. — Я не из тех, кто нуждается в спасении. Я точно знаю, что делаю и зачем. Я сказал тебе, что уступать им нельзя.
— У тебя нет выбора, — заявила Оливия.
— Выбор есть всегда! — огрызнулся он. — Мне только нужно время, чтобы выяснить, какие имеются варианты. Ты даже не дала мне времени подумать!
— У тебя нет времени, — не унималась Оливия. — Если ты сейчас не возьмешь ситуацию под контроль, они повысят ставки. Ты не понимаешь их. Не знаешь хода их мыслей. А я знаю. — Так делали все Делюси, и так они выживали. Они заглядывали в сердца и умы других людей и использовали то, что находили там. — Хотя бы раз в жизни доверься моему здравому смыслу.
— У тебя нет здравого смысла, — ответил Перегрин. — Ты сама не знаешь, чего хочешь. Здесь ты чувствуешь себя угнетенной, а мои родители предложили тебе возможность развлечься. Это все, о чем ты сейчас думаешь. Я видел, как вспыхнули твои глаза, когда я впервые рассказывал о нашем заброшенном замке. Я практически слышал, о чем ты думаешь. Призраки. Тайна. Опасность. Для тебя это приключение. Ты сама так говорила. Но для меня это не приключение.
— Поскольку это не Египет, — сказала Оливия. — Потому что ничто, кроме Египта, не может быть интересным или важным.
— Это не…
— И потому, что ты упрям, — продолжила она. — Потому, что ты сопротивляешься возможностям. Потому что ты, как обычно, хочешь лезть в драку, вместо того чтобы попытаться найти способ извлечь из обстоятельств максимальную пользу. Ты не авантюрист, я знаю. Это моя отличительная черта. Но почему ты не понимаешь, что самое разумное — объединить наши усилия?
— Мне наплевать, разумно я поступаю или нет! — вспылил Лайл. — Для меня это не игра!
— Так вот, значит, как ты думаешь? Что для меня это игра?
— Для тебя все — игра! — отрезал Лайл, — Я рассказал тебе вчера по секрету. Думал, ты понимаешь. Но для тебя это просто спорт — играть людьми, как картами.
— Я сделала это ради тебя, тупоголовый ты человек!
Но Лайл был слишком обижен и возмущен, чтобы слушать то, что говорила Оливия.
— Ты здорово все разыграла, должен признать, — продолжал он, словно и не слышал ее слов. — Показала мне, что можешь управлять даже моими родителями и заставить их поддержать свои нелепые планы. Но я — не они. Я тебя знаю. Знаю твои штучки. И не стану переворачивать свою жизнь вверх ногами только потому, что тебе наскучила твоя!
— Ничего более обидного ты мне никогда не говорил, — сказала Оливия. — Ты себя ведешь как полный идиот, а с идиотами мне скучно. Катись к дьяволу! — И она сильно толкнула его.
Перегрин этого не ожидал. Он качнулся, потерял равновесие и упал на спину в кустарник.
— Болван! — бросила Оливия и стремительно ушла прочь.
Весь день Лайл пытался унять бушевавшую ярость. Он боксировал, фехтовал, скакал верхом и, уже в отчаянии, стрелял по мишеням в тире.
Но он был так зол, что хотелось кого-нибудь отлупить.
Он сидел в зале для игры в карты, поверх бокала разглядывая присутствующих и рассуждая, с кем из них стоит затеять драку, когда над его плечом раздался почтительный голос:
— Прошу прощения, ваше сиятельство, но вам принесли письмо.
Лайл оглянулся. Лакей поставил серебряный поднос на стол возле его локтя.
На свернутом и запечатанном листе почтовой бумаги было написано его имя. Хотя благодаря паре выпитых бутылок его голова была не столь ясной, как в тот момент, когда он приехал сюда, Лайл без труда распознал почерк.
Более того, не требовалось особых умственных способностей, чтобы понять, что письмо от Оливии после полуночи не могло содержать новостей, которые бы его обрадовали.
Перегрин вскрыл письмо.
