полисмен, а посмотрел на нее как следует, весьма обстоятельно. Потом остановился, постоял, вернулся и сел на другой конец скамейки.
Стараясь, чтобы его никто не заметил, наблюдатель осторожно покинул свое надежное убежище под деревом и тоже стал потихоньку пододвигаться к скамейке.
Мужчина уже сократил расстояние между ними вдвое. Она по-прежнему так и сидела спиной к нему, даже не обратив внимания, похоже, на то, что он к ней присоединился.
Тут, наверное, мужчина заговорил почти шепотом. Она безучастно повернулась и, подавив крик, резко вскочила и побежала по дорожке к выходу из парка, миновав притаившегося наблюдателя.
Оставшийся один на скамейке искатель приключений повернул руки ладонями вверх, как бы рассуждая философски.
— Драная кошка! — с запоздалой злостью крикнул он ей вслед. — Побереги подметки! Больно ты мне нужна!
Скрестив ноги, он удобно раскинул руки на спинке, словно только того и добивался, чтобы остаться на скамейке одному.
Перевела дыхание она уже у самого выхода, а когда в свою очередь появился и он, ее еще было видно впереди. Непрекращающаяся игра в кошки-мышки возобновилась.
Он полагал, что уж теперь-то, после того как столь грубо потревожили ее размышления, девушка пойдет домой. Сначала она и впрямь двинула в том направлении, в каком и следовало, затем, почти у самого дома, вдруг отклонилась от маршрута и прошла две-три улицы, пока не оказалась у церкви. Храм, очевидно, был ей известен, поскольку ничем не примечательную церквушку невозможно случайно обнаружить в темноте.
Она неторопливо поднялась на несколько коротких ступенек, открыла дверцу внутри высокой массивной двери и скрылась за ней.
Добравшись туда, он заколебался лишь на мгновение. Ему не стоило входить внутрь, если бы у церкви была всего одна дверь. Но церквушка стояла на углу, ее стены выходили на разные улицы, и чуть дальше имелся еще боковой вход. Опасаясь, как бы ее порыв не оказался уловкой, он решил рискнуть и тоже вошел.
Ему не приходилось заглядывать в церковь с детства. Тишина моментально смутила его, хотя с тех пор он бывал во многих тихих местах. Но тут тишина имела особый смысл. Он не мог вспомнить, что следует делать, попадая в подобное место, но шляпу все-таки снял.
Миновав пустой вестибюль и вторую дверь, в которую до него вошла она, он остановился, придержав, чтобы не хлопнула, тяжелую дверь.
Ее увидел далеко впереди, в конце прохода, она стояла на коленях перед алтарем. Маленькая скорчившаяся фигурка. Свечи напоминали гирлянды белых маргариток, мерцающих на темно-синем лугу. Символическое лицо мадонны, склонившейся над младенцем, казалось очень бледным, как бы в непрямом освещении. Даже с такого расстояния он чувствовал, как она будто тянется к нему, пытаясь разжалобить его, смягчить его душу. Сердцем он только что не слышал нежное бремя ее мольбы: «Оставь ее, оставь ее».
Рука у него невольно потянулась к воротничку, чтобы расслабить его.
Они были одни. Ни охотника, ни жертвы. Законы внешнего мира утратили свою силу у входа. И если и был грешник из них двоих, казалось, предупреждало это грустное лицо сверху, так это он сам, а не она, ибо она пришла сюда в беде, а он — чтобы накликать беду.
Эта мысль привела его в замешательство и лишила самообладания.
Наконец девушка встала и пошла назад по проходу. Он так и остался неподвижный, невидимый на черном фоне двери. Она свернула к одной скамье и снова опустилась на колени, в слабом ореоле света свечей ее голова едва виднелась.
Бесшумно он направился в самый дальний угол и, ухватившись руками за спинку скамьи впереди, тоже опустился на одно колено, склонив голову. Шляпа у него упала.
Он следил за ней сквозь пальцы.
Они замерли, наблюдатель и объект наблюдения.
В церкви время перестает существовать: минуты и часы остаются за дверью.
Ее голова наконец поднялась, и она снова показалась в проходе. Коротко преклонила колени, перекрестилась на алтарь и прошла мимо того места, где, слившись с темнотой, стоял на коленях он. На него даже не взглянула: его лицо могло быть открыто, повернуто в ее сторону, она его даже не увидела бы.
Он услышал, как закрылась дверь, и сотворил крестное знамение. Причем сделал это украдкой, как человек, которому стыдно за самого себя. Потом встал и вышел вслед за ней. Надев шляпу на улице, некоторое время шел опустив голову и плечи, его давило неясное ощущение вины.
Девушка начинала осознавать его присутствие. Дважды остановилась, но не оглянулась, скорее как человек, который к чему-то прислушивается или чувствует что-то внутри самого себя. Теперь она непременно обратила бы внимание, если бы он сдублировал ее поворот, и тут же сделала бы соответствующие выводы. И вдруг она резко повернулась и направилась навстречу ему. Он проявил небрежность и вот попался. Броситься назад не было времени. Нырнуть в сторону не позволяли стены какого-то промышленного предприятия.
Он продолжал идти вперед, поскольку больше ему ничего не оставалось. «Наши пути наверняка пересекутся, — подумал он, — только мы поменяемся ролями: я пойду впереди, а она — за мной».
Но когда они поравнялись, она остановилась.
— Вы что, следите за мной, что ли? — В ее голосе слышалась жалкая, чуть ли не презренная мольба о том, чтобы ее подбодрили и успокоили. Это не было обвинение, она, казалось, просто сбита с толку и ищет помощи у первого встречного.
— Нет, мисс, что вы, — просто ответил он, хотя кожа у него на скулах слегка натянулась. — Я иду туда, а вы — туда.
Она кивнула.
— Я знала, что не следите, — грустно размышляла она. — Знала, что ошиблась. — Она скорбно приложила тыльную сторону ладони ко лбу. — Весь день я думала…
— Я впервые вас вижу.
— Знаю. И я вас прежде не видела. Право, не понимаю, что заставило меня сделать это. — В ее беспомощности было что-то детское.
Он пошел дальше.
Она пошла дальше.
Он остановился и оглянулся, беззвучно выругавшись сквозь стиснутые зубы.
Затем повернулся и снова пошел за ней, хотя от его анонимности ничего не осталось. Его придется заменять, он уже для этой цели не годится.
Освещенная киноафиша отбросила на нее яркий желтый свет. Казалось, она заметила это, только когда прошла ее и тьма снова стала обволакивать ей спину. Тогда она повернулась и подняла голову, чтобы посмотреть. Увидев кинотеатр, девушка будто только сейчас сообразила, что может быть такое место, открыла сумочку и порылась в поисках денег. Потом направилась к окошечку кассы, купила билет и вошла в зал. И все это без единого взгляда на рекламные афиши, ярко сверкающие по обеим сторонам от входа и над головой. Просто попасть в зал, казалось, для нее гораздо важнее, чем посмотреть сам фильм.
Мгновение спустя он тоже купил билет, пересек пустой вестибюль, протянул билет контролеру у входа и погрузился в зеленоватую темноту, от которой немного рябило в глазах, как если бы где-то поблизости поблескивала под луной вода.
Освещая ему путь во мраке, загорелся карманный фонарик, за его лучом тускло блеснули медные пуговицы.
— На какое место села девушка, которая только что вошла передо мной? Она входила последней, только что.
Капельдинерша вздыбилась.
— Вы с ней? — подозрительно спросила она.
— Не важно, я не донжуан. — Он сунул под свет фонарика свою зажатую в ладони бляху. — Быстрей.
