выразительные у нее глаза?
Сердце Мышки тревожно заколотилось не то от событий, которые происходили за соседским окном, не то от слов Дэниела.
— Дайте мне бинокль, — наконец заявила она. — Я, в конце концов, тоже хочу увидеть, что там происходит.
— Держите. — Дэниел протянул ей бинокль и задержал на ней взгляд. Мышке показалось, что он хочет получить ответ на те слова, что говорил ей, но она упрямо решила не отвечать.
Забрав у него бинокль, она прильнула к окулярам. На бледно–зеленом фоне вырисовывались очертания комнат. В одной из них — насколько Мышка успела понять по рассказам Дэниела, комнате самого мистера N — распахнулась дверь.
В комнату вошли двое.
— Не молчите, госпожа Мышка, — не выдержал Дэниел. — А то я снова отберу у вас бинокль.
— В комнату вошли двое: мистер N и наша предполагаемая миссис N. Точнее, она ворвалась, а он вошел следом за ней. Такое ощущение, что она что–то ищет. Или кого–то? Например, мистера М? Отпирает шкаф, начинает выбрасывать из него вещи. Мистер N стоит, скрестив руки на груди, ничего не делает, только смотрит на нее в тревоге. Она что–то кричит, ударяет кулаком по дверце шкафа, оборачивается к мистеру N. Он отрицательно мотает головой, пытается ей что–то сказать, но миссис N не желает его слушать. Снова выбежала из комнаты, он — за ней. И опять они пропали. Нет, постойте–ка, я вижу их внизу. По–моему, мистер N не на шутку встревожился — боится, что миссис N обнаружит его тайник. Так, снова пропали.
— Посмотрите–ка на задний двор, — предложил Дэниел, освобождая для Мышки кресло. — И сядьте наконец, пока не сломали локтями мою переносицу.
— Нет, задний двор пока пуст. Ага, смотрите, она выскочила туда. Огляделась кругом. Нет, по–моему, ей и в голову не приходит, что там может быть подвал. Мистер N вышел за ней. Держится спокойно, но видно, что очень встревожен. Миссис N, по–моему, разочарована, снова что–то ему кричит, и он опять качает головой. Возвращаются в дом.
— Верните–ка бинокль, — нетерпеливо перебил ее Дэниел. — Самому уже не терпится глянуть, что там.
Мышка передала ему бинокль и попыталась освободить кресло, но Дэниел, чтобы остановить ее, положил свою руку на ее ладонь. Мышку словно обожгло теплом его руки. Она почувствовала… Ей сложно было понять, что именно она чувствует. Жгучее ли желание, чтобы рука этого мужчины сжала ее руку? Порхание ли сонма мотыльков там, внутри, где так томительно стучит сердце? Страх ли, что если сейчас, в эту самую минуту, она не вырвет своей руки, то рука ее — нет, не рука, а сердце — навсегда останется в горячей ладони Дэниела?
А впрочем, она не пыталась ни понять ни объяснить себе этого чувства. Впервые за много лет она не хотела ни рассуждать, ни думать. Она хотела — и чувствовала это всем телом, всем своим существом — мужчину, чья рука так горячо, так надежно держала ее собственную руку.
— Сидите, я пока еще не совсем одряхлевший лис, поэтому могу постоять, — спокойно заметил Дэниел, хотя Мышке показалось, что его низкий голос стал чуть хрипловатым.
Она сделала такой большой глоток виски, что чуть не поперхнулась. Впрочем, огонь, которым обожгло ее прикосновение Дэниела, не мог потушить даже самый лучший в мире виски.
— Кажется, наша миссис N решила наконец отправиться восвояси, — констатировал Дэниел, не обращая никакого внимания на разволновавшуюся Мышку. — И, похоже, у соседа это известие вызвало огромное облегчение. Она идет в холл. Он, надо сказать, даже не утруждает себя проводами. Снова садится на диванчик, закольцовывая, так сказать, композицию. Почти в такой же позе я застал его, когда вошел сюда с выпивкой и шницелем. Миссис N садится в машину, дает по газам и уезжает. У–ух… — Дэниел устало вздохнул, положил на стол бинокль и повернулся к Мышке. — Ну, что думаете?
Если бы ты знал, о чем я думала пару минут назад, мелькнуло у Мышки, но вслух она сказала:
— Придерживаюсь своей первой версии: муж, жена и любовник в подвале.
— Значит, любовный треугольник, — как–то невесело усмехнулся Дэниел и, хлебнув вина, полез в карман за трубкой. — Помните, вы спрашивали о моей жене?
— Вы тоже заперли ее любовника в подвале? — ехидно поинтересовалась Мышка и тут же покраснела, поняв, что сболтнула глупость. — Простите, Дэниел, я слишком разнервничалась из–за этой парочки. Да и виски развязывает язык.
Дэниел подумал было обидеться, но ее искреннее раскаяние изменило его намерение.
— Прошу вас, будьте деликатнее. Мне не так–то просто об этом говорить.
— Хорошо. И еще раз простите, — кивнула Мышка.
Дэниел раскурил трубку и продолжил:
— Так вот, я говорил о своей жене. Хотя правильнее было бы начать с матери…
— С матери? — удивленно вскинулась на него Мышка.
— Конечно, с матери, — внимательно посмотрел на нее Дэниел. — Уверен, что и ваш первый брак не обошелся не без участия донны Бри, как вы ее называете.
— Донна Бри была категорически против моего замужества.
— В этом я и говорю, — хитро улыбнулся Дэниел. — Вы вышли замуж ей назло, что лишь подтверждает мою мысль.
— Ну хорошо, — кивнула Мышка, — так что с вашей мамой?
— Моя мама была очень красивой женщиной. — Дэниел вытянул губы трубочкой и эффектно выпустил несколько колец дыма. — Настолько красивой, что мой отец сходил по ней с ума и женился на ней, хотя все вокруг в один голос твердили, что ему не стоит это делать. Сестры, родители и вся наша родня говорили, что моя мать обязательно вытрет об него ноги, но отец никого не слушал и все–таки решил жениться. Казалось бы, все шло хорошо. Уже через год после замужества мама родила ребенка — моего брата Ронни. Еще через год мама родила меня, а затем началось самое интересное. Она по–прежнему слыла красавицей, и кто–то вбил ей в голову, что из нее получится приличная актриса. Муж к тому времени ей осточертел, дети не очень–то были нужны, поэтому она сбежала из дому, ограничившись короткой запиской. В записке она ясно дала понять, что не вернется. Отец долго убивался, потом собрал все ее фотографии, закрыл их в чемодан и убрал на чердак, а нам с Ронни сказал, что мама умерла. Мы были слишком малы, чтобы все осознать и запомнить маму, поэтому известие о ее смерти не тронуло нас в той мере, в какой должно было бы тронуть. Ронни больше никогда не вспоминал о ней, а вот я… Я почему–то думал о ней и очень жалел, что у меня нет матери. Однажды, копаясь на чердаке, я добрался до чемодана с семейным альбомом и нашел ее фото. Через некоторое время на глаза мне попался рекламный ролик, который тогда крутили по телевидению. Честно сказать, я был весьма удивлен, увидев, что моя «покойная» мать рекламирует отбеливающую зубную пасту. В общем, тайна отца была раскрыта, а меня обещали предать анафеме, если я буду искать с ней встреч. Одна из папиных сестер — это была моя тетка Лайза — клятвенно пообещала, что испортит мне жизнь, если я это сделаю. Как вы думаете, стал ли я после этого разыскивать свою мать?
— Уверена, что да, — не задумываясь ответила Мышка.
— И вы правы, — кивнул Дэниел. — Только ничего я этим не добился. Несколько кислых улыбок, фальшивых мин. А я был счастлив как идиот, что вообще ее увидел. Мы встретились с ней на съемочной площадке — она снималась в очередном дурацком ролике. Это была последняя наша встреча, потому что больше она не захотела меня видеть. Конечно, все об этом узнали, был жуткий скандал. Отец, конечно, не выгнал меня из дому, но был разочарован. Тетка Лайза до сих пор не может мне это простить. Даже Ронни, который начал презирать мать, узнав, что она нас бросила, и тот отдалился от меня. Но главным было другое — ее образ с тех пор неотступно меня преследовал. Я искал ее в каждой женщине. Раньше, конечно, я этого не сознавал, понял много позже, а потому женился на точной копии своей матери: красивой, но самовлюбленной и ветреной женщине, которая бросила меня, увлекшись желторотым юнцом, пообещавшим ей какие–то заоблачные перспективы на поприще певицы. Это было ее голубой мечтой. А ведь из–за нее я ушел из полиции и открыл детективное агентство — ей было недостаточно тех денег, что зарабатывает скромный полицейский. — Дэниел задумчиво потер чашечку курительной трубки, и, глядя сквозь темно– бордовые шторы, продолжил: — Честно говоря, я знал, что так все и выйдет, но летел как мотылек на
