Маятник Судьбы

Франсуаз наблюдает за ним, пока он не затихает.

Трое мужчин лежат в гостиничном номере, их тела пробиты пулями, а они даже не успели позвать на помощь.

Две двери – одна направо, другая налево.

Одна в ванную, другая в спальню.

Еще предстоит выковырять из стен пули.

Я указываю Франсуаз на дверь в ванную, сам приближаюсь к двери в спальню.

Пружины скрипят, кто-то смеется.

Франсуаз выходит из ванной. У нее слегка разочарованный вид – она никого не нашла.

– Захлопни пасть, шлюха, – слышу я из спальни. – Эй, братва, чего замолкли?

Франсуаз пересекает комнату менее чем за две секунды. Теперь предстоит войти и разрядить ситуацию до того, как преступники забеспокоятся и схватятся за оружие.

– Там девушка, может быть, не одна, – шепчу я.

– Девушка? Шлюхи не бывают девушками, – презрительно отвечает моя партнерша.

Она выносит дверь ударом ноги, я вхожу.

Мужчина сидит на постели, обнимая за плечи голую девицу. Та хлопает искусственными ресницами и хочет о чем-то спросить.

Еще одна девица лежит на кровати.

Второй мужчина стоит и тянется к пистолету.

Я пробиваю ему левый глаз, но его по-прежнему нельзя ни с кем спутать – это он был правой рукой лидера терро­ристов.

Девица, сидящая на кровати, кричит.

Это не страшно – проститутки здесь часто кричат. Иногда потому, что их трахают, иногда потому, что бьют, часто – из-за действия наркотиков.

Но уж не потому, что счастливы.

Я направляю дуло пистолета на человека, который сидит рядом с ней.

– Руки на одеяло, приятель, – предлагаю я. Он повинуется, его зубы стучат.

Девица, лежащая на кровати, мелко дрожит. Мне хорошо видно, что она тянется под подушку.

Я позволяю ей вынуть пистолет и только тогда всаживаю пулю в подбородок.

Она тоже есть в моем досье – она шестая.

Другая девица – местная шлюшка.

Человек на кровати тихо подвывает.

– Одевайся, – говорю я. – Станешь теперь заниматься политикой в тюрьме.

7

Человек, который сидел сейчас перед нами за низким, грубо отесанным столом, звался Овном, по знаку Зодиака, или Креп­ким. Он никогда не выпускал из правой руки револьвера, а из головы – мыслей о свободе, которую он хотел принести в Республику Эатею.

На то, скольким свирфнеблингам суждено погибнуть в результате переворота, о совершении которого мечтал Овен, и сколько уцелевших навсегда сгинут в устроенных им концентрационных лагерях, – ему было плевать.

Овен предпочитал мутить воду на Золотом побережье, промышляя мелкими террористическими актами. Он пытался расширить сферу своего влияния, но не преуспел в этом.

В официальных досье не было упоминания о том, как Овен получил свои необычные прозвища. Зато там упоминались имена его отца и матери, а также то имя, которое он получил при крещении.

Вряд ли он заслуживал его даже тогда.

Имелись в папках и почти полтора десятка других имен, под которыми Овен фигурировал в разных странах и в разное время. Его прозвища тоже менялись, как грязные носки, но, как и эти носки, они оставались похожими. Одно из них означало «Играющий на свирели».

Нигде не было сказано, играет ли он на свирели или хотя бы на губной гармонике. Возможно, прозвище свое он получил совсем по другой причине и всему виной оказался дурной перевод со свирфнеблингского.

Овен не был особенно падок до женщин, но не отказывал себе в удовольствиях, когда считал, что работа выполнена, и выполнена успешно. По сведениям полковника Кэрригана, он полмесяца муштровал в лесу своих боевиков, обучая их устанавливать бомбы и вести боевые действия в городских условиях.

Все это время Колин Зейшельд чесал голову и не знал, можно ли ссориться с этими вчерашними союзниками.

А когда он принял решение, оказалось, что едва не опоздал.

Поэтому спешить следовало нам.

– Извини, что пришлось потревожить тебя так рано, – сказал я Овну.