лица колпаки.
Только Эйзаре и щуплому ПоЖЖигателю не досталось ритуальной одежды. Дрожащий от страха парень был бы рад и дальше не привлекать внимания, но беспокойной Крапининой что-то не понравилось. Девушка подошла к Цыганкову, сказала ему несколько слов. Главарь, правда, не особенно к ней прислушивался, просто чуть поморщился, указал рукой куда-то в сторону.
В руки Эйзаре сунули объемистый сверток. Такой же получил и ПоЖЖигатель. Балахоны оказались почти как у всех, только белого цвета, почти ку-клукс-клановские.
– Все верно, – кивнул Чернышов, – новичков положено одевать в светлые балахоны. Это у них даже на сайте написано. Не понимаю, чего она ерепенится?
Действительно, Эйзара выглядела недовольной. Держа балахон на вытянутых руках, она разглядывала его с изрядной долей брезгливости.
– Что, она не считает себя новичком? – спросил Савва. – Может, пора звук включить?
Артем щелкнул переключателем, и тут же они услышали негодующий вопль девушки:
– От него воняет! Перед тем, как мне дать, в нем что, вагоны разгружали?
– Другого нет! – отрезал главарь. В его голосе явственно ощущалась угроза. – Надевай или уходи!
Еще одна девушка, из старожилов, – капюшон у нее все еще висел за спиной – подошла к Эйзаре и что-то прошептала на ухо. Крапинина вздрогнула, испуганно посмотрела на Цыганкова и без единого слова влезла в балахон.
– Начнем же! – зычно провозгласил главарь.
Хабаров расставил вокруг драпированного белым покрывалом стола черные свечи.
– Те самые? – тихо спросил Савва.
– Да, – так же тихо ответил Артем.
Даниил ничего не заметил.
Бритоголовый помощник зажигал свечи одну за другой против часовой стрелки. Огоньки заплясали на фитилях, к потолку потянулся жирный черный дым.
По знаку Цыганкова в подвале погасили свет. Артем подкрутил верньер настройки, изображение стало резче, – правда, из-за царящей в темпле полутьмы это не очень помогло.
– Эй, как тебя там… – сказал главарь. – Иди сюда. Пришло время отрабатывать сладкое, девочка.
На середину комнаты вышла проститутка и начала медленно раздеваться. Видимо, стриптизу ее никогда не учили, поэтому она просто медленно и изящно снимала с себя одежду. Фигурка у ночной бабочки оказалась вполне ничего. Когда девушка, поднимая вещи с пола, нагнулась, выставив аппетитную попку, Савва хмыкнул:
– Отличная девочка!
Даниил только вздохнул. В его мыслях женщина, бесстыдно выставлявшая свои телеса напоказ, никак не могла считаться отличной. Отчаянно стыдясь самого себя, он тоже разглядывал тело проститутки, но потом, решив, что так недалеко и до плотского греха, пусть и в мыслях, отвернулся.
– Ложись! – скомандовал Цыганков.
Ночная бабочка кивнула, устроилась на столе, широко раздвинув ноги. На ее плечах, груди и животе то и дело посверкивали отблески свечей. В мерцающей полутьме лежавшая в самой откровенной позе девушка выглядела особенно соблазнительной… и одновременно непристойной.
Главарь удовлетворенно кивнул.
– Зажги последнюю!
В изголовье импровизированного алтаря Хабаров установил еще одну свечу, на этот раз – белую, высотой почти в полметра. Она вспыхнула чистым, ярким пламенем, заставив контроллеров на мгновение зажмуриться.
Цыганков подошел к столу, принял из рук «джинсового» парня банку с кровью. Обмакнув в нее кисточку, главарь принялся рисовать на теле проститутки какие-то символы. Одновременно он медленно и четко выговаривал слова на неведомом языке. Никому из контроллеров он не был известен, но все-таки чудилось в нем что-то знакомое.
– Хасебен ан йишвыб шан ечто…
Декламацию Цыганкова можно было бы назвать молитвой. Можно… но не стоило. Подобное сравнение казалось, по меньшей мере, кощунственным.
Даниил трижды перекрестился, вслух прочитал «Тропарь». Закончил молитву он так:
– Спаси, Господи, и сохрани нас от нечистого, защити верных сынов Своих, помилуй заблудшие души. Очи всех нас на Тя, Господи, уповают. Спаси и сохрани!
Глядя на инока, Савва тоже перекрестился.
– Дань, – тяжело вздохнул Артем, – может, тебе не слушать?
– Нет, – тихо ответил Даниил. Лицо его окаменело. – Тогда вас останется только двое и будет еще сложнее все это вынести. Господь защитит нас!
– Что он читает? – спросил Корняков.
– Если я правильно понимаю… прости, Дань… если я правильно понимаю, это – призыв к Сатане. Читается задом наперед.
Савва пересел за маленький монитор, отмотал запись назад, прослушал.
– По… получается… «Отче наш, БЫВШИЙ на небесах…»!
– Да, примерно так.
– Господи, защити души их от нечистого, – пробормотал Даниил. Руки его дрожали. – Спаси их и сохрани! Не ведают, что творят…
– К сожалению, Дань, ведают, – сказал Артем. – У сатанистов почти все ритуалы – это извращенные церковные таинства. Или что-то похожее.
Цыганков замолчал, отложил в сторону кисть и поставил на живот проститутки грубую металлическую чашу. Хабаров сунул девушке в руки горящие черные свечи.
– Вот мерзавцы! – помрачнел Чернышов.
– Что случилось? – спросил Корняков, подсаживаясь к командиру.
– Я думал, сегодня у них другой ритуал, а не этот. Хуже него ничего нет.
– Так плохо?
– Отвратительно. Ритуал – как бы рождение ребенка. В чаше, которую поставили проститутке на живот, смешаны ее кровь и моча…
– Мерзость! – сплюнул Савва.
– Черные свечи, что она держит в руках… ну ты помнишь…
Корняков сглотнул.
– На лобок девушки положат куклу или… – Чернышов понизил голос, – …настоящего ребенка, или трупик из абортария. Далее – вся эта их символика: перевернутый крест, пентаграммы, напевы. Это мы уже видели. После того как тело проститутки разрисуют, куклу макают в чашу и проводят по животу. Как будто роды. Потом «новорожденного» сжигают…
Инок с трудом сдерживался. Он чувствовал – вот-вот, и его либо вырвет, либо он потеряет сознание. Савва выглядел не лучше.
– Смотри! – неожиданно вскричал он, указывая на экран. – Началось!
Цыганков взял из рук Хабарова меч, больше похожий на гипертрофированный мужской фаллос, воздел его к потолку.
Страшный, невероятно чуждый человеку напев зазвучал сначала тихо. Первые несколько слов контроллеры не услышали. Но потом голос главаря окреп, преисполнился тяжелой, давящей силы.
– Енохианский ключ! – прошептал Артем.
До этого момента девушка на алтаре не шевелилась, но буквально на третьем-четвертом слове она вздрогнула, испуганно посмотрела по сторонам. В доли секунды кожа ее покрылась мелкими бисеринками пота.
– Ol sonuv vaorecahi, gahu IAD Ballata, elanucaha caelazot: sobrazot-ol Roray i ta nasodapesat, Geeraa ta maelperehi, dos hoel-qo qaa nodahoa sodimezot, od comemache ta naubelloha sodien; zoba tahil ginonube perehe alati, das faurebes…
Даниил замер с широко открытыми глазами, зрачки расширились, горло сдавила невидимая рука. Инок
