Чернышов еще помолчал.
– Что наоборот? – не выдержал Корняков.
– Если мы что-нибудь особенно гадостное найдем, всегда можно лазейку найти – работники, мол, светские, пришлые, ничего в специфике православной церкви не понимают. Судили, не разобравшись, по- своему, по-мирски.
Савва помрачнел.
– Что ты все время подвохи ищешь? Какие-то интриги тебе все время видятся! Ты словно родился с манией преследования!
– Поработай с мое в МУРе и не такие мании заработаешь. Только за последние пять лет там три начальника сменилось. Чем выше лезешь, тем больше шансов, что тебя подсидят, подставят или на пенсию раньше срока отправят. Пришел с обеда, не забудь все осмотреть, чтобы пакет с «подарком» не подбросили. Или конвертик в стол. А каждый вечер перед уходом – проверь сейф, пересчитай патроны. И не дай Бог, если хотя бы одним меньше будет.
– И что?
– Завтра гильзу от него на место расстрела какого-нибудь подбросят. Нет, ты не думай, не такой там гадюшник, честных оперов куда как побольше. Но и подлецы есть… как везде.
– Как везде, – эхом отозвался Савва.
Снова помолчали. Потом Чернышов неожиданно сказал:
– Знаешь, чего я боюсь больше всего? Каждый день, с тех пор, как пришел сюда?
– Чего же?
– У нас на юрфаке был допкурс – история спецслужб. Не обязательный, так, для самообразования. Я прослушал из интереса. И вот что мне особенно запомнилось: почти каждая новая спецслужба с узкой спецификой в конце концов получала приказ начать охоту на ведьм. Руководству не удавалось побороть искушение направить отлично отлаженный механизм в нужное русло.
– То есть ты хочешь сказать…
– Я хочу сказать, что совсем не желаю однажды ясным утром увидеть распоряжение о слежке за каким-нибудь провинившимся муллой или раввином. А чтоб по нашей юрисдикции проходил – не удивлюсь, если он окажется, например, охотником за малолетками или, скажем, извращенцем.
– Вряд ли это задание окажется таким уж трудным. Подонки всегда найдутся. Среди тех же мусульман много достойных людей, но и ублюдков я навидался предостаточно. Был, помню, в одной деревне имам…
– Кто же говорит, что это будет трудно? Материал мы соберем, отменный компромат будет, голову даю на отсечение. Меня пугает, что с ним может случиться потом.
– Ну… Передадут муфтию какому-нибудь самому главному. Пусть он и разбирается со своими.
– Нет, Савва, не все так просто. А представь, что компромат случайно, – Чернышов произнес это слово подчеркнуто нейтрально, – попадет на телевидение, в прессу?
– Раздуют скандал. Чай, не в первый раз. Через три дня все страна будет каждого муллу педофилом считать.
– Скандалом все это может и не ограничится. Особенно если приурочить материалы к годовщине, скажем, захвата заложников на Дубровке. Что тогда будет?
Савва мрачно улыбнулся:
– Чеченам в Москве не поздоровится!
– Точно сказано. И боюсь, не только чеченам, вообще
Чернышов кивнул на стенд с газетными вырезками. Заголовки кричали наперебой: «Новый успех Анафемы!», «Анафема и секты: война на уничтожение», «Анафема: гроза преступности или оружие самозащиты православия?»
Савва поежился и решил, что лучше будет промолчать. Поскольку говорить было нечего.
– Ладно, мне пора! – он посмотрел на часы, подумал, что Аурика уже, наверное, ждет. Не стоит ее обижать.
– Отчет написал? – спросил Артем.
– Почти, – честно признался Савва. – Ну не умею я!
– Писать не умеешь?
– Нет! Писать умею. Отчеты писать – не умею. Может, ты попробуешь… А?
– С какой стати? Я и по сатанистам за тебя писал, и по Обращенным. Сколько можно, Сав?! Пора и самому.
– В следующий раз, лады?
Чернышов смерил его взглядом.
– Опаздываешь?
– Да.
– Куда? К Аурике?
– Так точно, товарищ майор!
– Ладно, иди уж.
Корняков отвесил с порога шутовской поклон и выскочил в коридор.
Артем улыбнулся. Он немного завидовал Савве: легко живет, не задается глупыми вопросами, спокойно спит по ночам. Правда, теперь и ему есть за кого отвечать.
Впрочем, не знаешь, что лучше. Жить, ни о ком не заботясь, умереть бобылем, чтобы никто не пришел поплакать на твоей могиле. Или завести кучу друзей, близких и чувствовать себя в ответе за каждого, защищая и оберегая их по мере своих скромных сил. И умирая, не стыдиться прожитых лет.
«Нет, хватит размышлять о смысле жизни, – подумал Чернышов. – Собирайся-ка, брат, домой. Наташа, наверное, заждалась».
5. 2008 год. Лето. Дилеры
– Вот он, родимый, – почти весело сказал Савва и опустил бинокль.
Дремавший на пассажирском сиденье Даниил открыл глаза и покосился на Корнякова.
– Надо же! Торопится-то как! – продолжал Корняков, закрывая линзы пластиковыми крышечками. Свой чеченский трофей – американский командирский бинокль – Корняков берег пуще собственных глаз. Полезная вещь. Причем не только в кавказских горах, но и, как выясняется, в московских переулках.
Даниил потянулся, приподнялся на сиденье.
– Где?
– Сейчас из ворот выйдет.
За мелким дилером, работающим охранником в школе, они следили уже полторы недели. Поначалу ничего не вызывало подозрений. Руслан Гафауров, частный охранник с лицензией, по месту работы характеризовался положительно. Может, либеральничал слегка со старшеклассниками – позволял выбегать на улицу на переменах и сквозь пальцы смотрел на курение и потребление пива. Что поделаешь – поколение «некст» выбрало «Клинское», и не простому охраннику тягаться с телевидением, рекламирующим алкогольные напитки. Ну, угощал сигаретами пацанов, так это когда как: бывает, что он их, а в другой раз – наоборот – они его. С родителями и учителями Гафауров неизменно вежлив, нетрезвым на рабочем месте его никто никогда не видел. Одет всегда аккуратно, форма вычищена, ботинки сверкают.
Все бы хорошо, только вот в прошлом месяце одиннадцатиклассник из этой школы повесился в собственной комнате. Парень учился лучше всех в классе, уверенно шел на медаль. Спортсмен и все такое, а вот, поди ж ты, решил свести счеты с жизнью. В школе его любили. Учителя и одноклассники пребывали в шоке: и чего не жилось парню? Участковый, первым оказавшийся на месте происшествия, обнаружил родителей в трансе, а на столе – придавленную плеером записку, из которой явственно следовало, что в последние полгода парень плотно подсел сначала на травку, а вскорости и на кокаин. Снабжал парня, как следовало из посмертного письма, а вместе с ним и половину школы, охранник Гафауров. Поначалу, как водится, давал попробовать, иногда в долг, но пришло время, и он жестко потребовал долг вернуть.
