идти речь, если вы уверяете, что через окно ему все равно нельзя было уйти? Что же вы предлагаете?
Люилье взглянул на Марея.
— Вы слышали? Какое объяснение предлагаете вы?
— Никакого, — сказал Марей. — Я просто констатирую.
— Это самое легкое, — бросил Рувейр из глубины своего кресла.
Засунув руки в карманы, Лартиг расхаживал по комнате до окна и обратно, потом вдруг остановился.
— Согласитесь, комиссар, это вызывает недоумение! Как только вы оказываетесь на месте преступления, происходят вещи, превосходящие всякое понимание.
— На заводе меня не было, — спокойно заметил Марей. — Но это не помешало человеку исчезнуть средь бела дня на глазах у нескольких свидетелей.
— Почему, — прервал его Лартиг, — вы не арестовали Монжо вчера вечером?
— У меня не было ордера на арест.
— Хорошо. Но если человек проникает ночью в чужой дом, он тем самым становится преступником. Значит, у вас были все основания.
— Основания! Это еще как сказать, ведь в конечном счете Монжо ничего не украл и никому не причинил вреда. Я хотел поймать его с поличным.
— Я вас не осуждаю, — сказал Люилье.
Лартиг проворчал что-то такое, что вызвало улыбку у маленького Рувейра, и, остановившись у письменного стола, сказал:
— Подведем итоги. Монжо писал Сорбье… Потом его самого чуть не убили… Затем он хотел убить мадам Сорбье… Разумеется, я придерживаюсь самых очевидных фактов. Что же из этого следует?
— Ничего, — вздохнул Люилье.
— Таково и мое мнение. Ничего. Это в том случае, если придерживаться вышеперечисленных фактов. Но насколько они соответствуют действительности?
— Позвольте, — прервал его Марей.
— Разве это факты? — продолжал Лартиг. — А может быть, точнее будет назвать их персональной точкой зрения комиссара Марея? Я не отрицаю, что Монжо писал Сорбье. Но о чем? Этого мы не знаем. Я не отрицаю, что он получил пулю в легкое. Но кто в него стрелял? Этого мы не знаем. Нам возразят: «Монжо, вероятно, помогал убийце Сорбье. И вероятно, это он спрятал цилиндр. А убийца, вероятно, хотел от него избавиться». И в заключение: «Монжо, по всей вероятности, собирался убить мадам Сорбье». Согласитесь, Марей, что вы запутались… Дайте мне договорить. Запутаться каждый может, я вас и не упрекаю. Только признайтесь в этом откровенно, вместо того чтобы выдумывать эти нелепые истории… Убийца, который улетучивается… свидетели, которые ничего не видели…
— Пусть будет так, — сказал Марей. — Все это я выдумал, чтобы скрыть свои неудачи. Мой друг Бельяр солгал, чтобы доставить мне удовольствие. Фред тоже. А заодно и мадам Сорбье…
Лартиг подошел к Марею, положил ему руку на плечо.
— Послушайте, Марей… Представьте себе, что завтра в газетах напечатают ваши показания… И представьте, что люди прочтут примерно следующее:
— Монжо, или Стенка-расступись, — прошептал Рувейр, закуривая новую сигарету.
— Если бы еще не этот цилиндр, который находится неизвестно где, — продолжал Лартиг, — шутка могла бы показаться забавной. Но время сейчас неподходящее, общественное мнение встревожено, и мы не можем себе позволить… Нет, Марей, это несерьезно.
— А как продвигаются дела у моего коллеги Табара? — спросил Марей.
Вопрос попал в цель. Лартиг пожал плечами и сердито отошел в сторону. Люилье кашлянул.
— Табар? — произнес он. — Ну что ж, он ищет…
— С исчезновением Монжо наши шансы значительно уменьшились, — заметил Рувейр.
— Да никто и не принимал всерьез этого Монжо! — не выдержал Марей. — И только теперь…
— Дело не в этом, — вмешался Лартиг. — Вы настаиваете на своих показаниях?
— Да. Я уверен в том, что видел собственными глазами.
— А если вы плохо видели?
— Стало быть, речь идет о коллективной галлюцинации.
— До чего же вы упрямы!
Маленький Рувейр посмотрел на часы и встал.
— Все это ни к чему не ведет, — сказал он. — Я предлагаю начать поиски Монжо…
— Мы уже начали, — возразил Люилье. — Я отправил двух человек к нему домой. Он не вернулся.
— Вы надеялись, что он вернется к себе?
— Нет. И все-таки такая мера не повредит. Если он останется в Париже, ему трудно будет скрыться от нас.
Рувейр шепнул несколько слов Лартигу. Оба они отошли к окну и о чем-то тихонько посовещались, потом Лартиг сделал знак Люилье. «Пусть они меня уволят, — подумал Марей, — только бы уж поскорее!» Люилье вежливо кивал головой, но, очевидно, не разделял мнения двух других. Наконец он вернулся к Марею.
— Я благодарю вас, дорогой комиссар, — сказал он. — Вот уже месяц как вы занимаетесь этим делом, и никто не может ни в чем вас упрекнуть… Если не ошибаюсь, вы собирались пойти в отпуск в октябре?
— Да, но…
— Вот вам мой совет, Марей… Берите отпуск сейчас же… Он пойдет вам на пользу, не я один так думаю. Вы немножко устали, да, да… Это вполне понятно! С этим делом вы совсем измучились.
— В таком случае, господин директор, я предпочитаю…
— Ладно! Будьте благоразумны. Подадите в отставку в другой раз. Черт побери, вы нам еще нужны! Никогда не встречал такого мнительного человека.
Он тихонько подтолкнул Марея к двери и приоткрыл ее.
— Ох, если бы я сам мог уйти сейчас в отпуск! — шепнул он. — Поверьте, Марей, у вас еще не самое худшее положение.
— Подлецы! — проворчал Марей в коридоре.
Он поспешил к себе в кабинет и остановился, как вкопанный, на пороге. Его ждал Табар, от нечего делать он проглядывал газеты.
— Читали передовую? — спросил он. — Вы только послушайте.
Идет тридцать второй день расследования, а страшный снаряд, который может отравить Париж так и не обнаружен. Тот, кто уезжает в отпуск, охвачен тревогой, тот, кто остается, — ужасом…
— Довольно, — прервал его Марей. — Чего вы хотите?
Табар жестом успокоил его.
— Я знаю, старина. Вас сейчас не жалуют. А думаете, я на хорошем счету?
Он рассмеялся и вытащил кисет с табаком. Табар был ниже Марея, шире в плечах, жизнерадостный, говорил с чуть заметным тулузским акцентом.
— На заводе ничего не проясняется? — спросил Марей.
— Мы и через полгода будем топтаться на том же месте, — сказал Табар. — Никто уже не помнит, что он делал в то утро. Патрон хочет, чтобы малейшее передвижение было отмечено, зафиксировано… Настоящая головоломка. А этот бедняга Леживр! Он раз двадцать уже проделал путь из флигеля инженеров в столовую и обратно. Представляете себе: он на своей деревянной ноге, а я с хронометром в руках. Печальное зрелище!
Табар облизал скрученную им сигарету, помял ее с двух концов.
— Я почти уверен, что преступник не работает на заводе, — продолжал он. — Все эти типы чересчур
