— Да.
— Но ни слова о просьбе Фрома?
— Нет.
Вид у Сольвейг был грустный и усталый — из-за Улофссона. И вместе с тем пристыженный.
— Будь я проклят, — сказал Эмиль Удин, когда Хольмберг с Улофссоном изложили, что им удалось выяснить за день.
Потом он поковырял пальцем в ухе и зевнул.
— А сам ты что-нибудь узнал? — спросил Хольмберг.
— О, я попытался разведать, что тут за народ и как обстановка. Понятно? Главное в нашей работе — хорошенько разобраться, с кем имеешь дело, и попробовать ближе познакомиться и с людьми, и с их жизнью.
— Вот как?
— Я потолковал с вдовой Фрома, с его сыном и с секретарем, фру Йонссон. Обворожительная женщина, доложу я вам. — Удин довольно хихикнул.
— Да-да, — сказал Хольмберг. — Ну и как, назначил ей свидание?
— Что?
— Назначил, говорю, свидание?
— Нет. Она занята, так что не обессудь, дорогой Мартин.
— Все-таки чего же ты добился?
— Выяснил, что Фром был жуткий грубиян и реакционер — не дай бог стать ему поперек дороги! И тем не менее он ловко скрывал свои пороки. Хуже всего, что он был чертовски высокомерный и властный. Отъявленный реакционер старой закваски. Жена, по всему видать, женщина мягкая и покорная, преданная ему душой и телом. Она его прямо-таки обожала. Сын как будто большой зазнайка и чистоплюй, студент- медик. А вот секретарша — умная и весьма симпатичная особа, я бы даже сказал — очаровательная. Пять лет назад она разошлась с мужем-алкоголиком — он был коммивояжер — и теперь живет одна.
— Так. Ну а что-нибудь, так сказать, съедобное добыл?
— Да. Фром любил набрасываться на людей и унижать их.
— Что же из этого следует?
— Будь я проклят… Что некий безропотный подчиненный вполне мог возненавидеть его настолько, чтобы решиться на убийство.
— А при чем тут Бенгт? — поинтересовался Улофссон.
— Господи, боже мой, так ведь это очевидно, дорогой Севед! Будь я проклят! Бенгт явно погорел на том, что слишком охотно вызвался снабдить Фрома информацией кое о ком и этот кто-то явно обо всем пронюхал. Во Фрома стреляли из ненависти, а в Бенгта — из самой настоящей мести.
— Ты думаешь?
— Да точно, ребята! Так оно и было, будь я проклят!
— А тот, кто стрелял? Где его искать? — спросил Хольмберг.
— Для начала побеседуем с соискателями должности в фирме у Фрома. По-моему, это обязательно кое-что даст.
— Гм…
— Между прочим, забавно, — вдруг вспомнил Удин. — Я разыскал в конторе у Фрома одну книжонку. Называется «Шведские имена». Не удержался, полистал, и сейчас вы услышите, что я там обнаружил… Куда же я ее девал?.. — Он обшарил карманы своего клетчатого пиджака и наконец извлек обрывок бумаги, исписанный бисерным почерком. — Вот. «Имя Эрик происходит от праскандинавского „AinarikiaR“ или „AiwarikiaR“, что означает „самодержец“ или „вечный властитель“. Вальдемар — это искаженное русское Владимир и означает „владеющий миром“. Наконец, Густав не что иное, как „опора бога“ или „посох бога“». Ну, что скажете?
Хольмберг разглядывал потолок, отчаянно стараясь не выругаться вслух.
— В таком случае, что значит «Бенгт»? — полюбопытствовал Улофссон. — Ведь про него ты, конечно, тоже почитал?
— Само собой. Можно перевести как «благословенный».
— А как насчет Эмиля?
Удин тряхнул головой:
— Про Эмиля там нет ни строчки. Забавно, да? Живешь-живешь и вроде ничего не значишь. Смехотура.
Он как будто задумался.
И Улофссону, и Хольмбергу было, в сущности, наплевать, что означает имя Севед или, скажем, Мартин. Но Эмиль Удин все равно заглянул в свою бумажку и прочел: «победитель» и «воинственный». Правда, вслух он ничего не сказал.
Эмиль Удин обосновался в кабинете Турена, но никак не мог приноровиться в туреновскому креслу. Его раздражало, что, едва он откидывался на спинку, кресло издавало громкий скрип, а стоило нагнуться вперед — истошно взвизгивало.
В конце концов, он заменил его мягким стулом без подлокотников.
Удин выспросил Осборна Бекмана насчет пули и оружия. Узнал, что стреляли из «М-40», то есть из пистолета, какими пользуются военнослужащие и члены стрелковых клубов. Потом велел Бекману выяснить, не случалось ли в последнее время краж на оружейных складах.
Хольмберг позвонил Инге Йонссон и попросил список лиц, которые откликнулись на объявление фирмы. Она обещала завтра представить такой список. Улофссон совершенно вымотался, у него болела голова. Он сидел в буфете и думал, что кофе какой-то невкусный и что желудок отказывается принимать бутерброды с сыром. От усталости ему было противно смотреть на еду.
Он заехал за Буэль к Соне Турен.
Буэль выглядела бледной, под глазами обозначились синяки.
— Буэль, дорогая, — сказала Соня, — поезжай домой и ложись спать. Ты ведь до смерти устала.
— Ладно, не надо об этом. Такая ерунда по сравнению с…
— Н-да… Не знаю, что бы я без тебя делала. Но теперь здесь Петер.
Петер был сын Сони и Бенгта.
Хольмберг тоже пришел домой. Уж сегодня он непременно выспится.
— Кошмарный случай… ну этот, вчерашний, — сказала Черстин.
— Случай? Черта с два! Холодное, расчетливое покушение на убийство.
— Да я не о том, я об автомобильной катастрофе на шоссе.
— А-а… Да, ты права. Я совсем замотался и толком ничего не знаю.
— В газете писали… трое убиты и пять тяжело ранены. Все из-за неисправной автоцистерны — дорога превратилась в каток. Следующую за цистерной машину повело юзом, и та, что за ней, врезалась ей в бок. Потом столкнулись еще десять, не то двенадцать машин, и вдобавок одна из них загорелась.
— Неужели на шоссе в это время такое движение?
— Конечно. Шестнадцать человек отправили в больницу. Один умер на месте, один — по дороге в больницу и один — через час. Пятеро пока живы, но состояние критическое. Ожоги, рваные раны и бог знает что еще. Остальные отделались переломами ног и незначительными царапинами. Эти выживут.
— Страшная штука… Он зевнул.
— Да, — согласилась Черстин. — Движение…
— Я не о том. У меня из головы нейдет вооруженный псих, с которым мы валандаемся. Черт, и устал же я. Да еще этот Эмиль Удин — тоже хорош подарочек. Умом вроде как не блещет. Все изучает обстановку
