– Я ждала, что у меня будет муж, – говорила моя бывшая.
– Я ждала, что у меня будет электродуховка, – говорила Мишель.
При нашей первой встрече Джули тоже жаловалась на разницу между тем, чего она ожидала, и тем, что я мог ей предложить.
– Я не сомневаюсь, что вы прекрасно знаете свое дело, – помнится, сказала она. – Но, честно говоря, я ждала чего-то совсем другого.
– И что теперь? – спросил я, хотя прекрасно знал, к чему она клонит.
– Вряд ли у нас что-нибудь получится. – Она шумно вдохнула и добавила без особой охоты: – Вы, конечно, ни при чем. Это все из-за меня.
Ясненько. Не раз слыхали: «Это не ты, я сама во всем виновата». Когда женщины заводят эту песенку, меня тянет повеситься. Скверно, если женщина заладила «ты тут ни при чем, я сама виновата», а у тебя даже нет возможности сбежать. В конце концов, я ведь старался, устроил такое представление, так глубоко копал!
Даже теперь, вспоминая тот сеанс, я утверждаю, что честно отработал деньги Джули. Л она получила бы еще больше пользы, если б хоть чуть-чуть оттаяла и раскрылась. Мы как раз дошли до самого интересного (взять хотя бы ее фантазию про мою взлетную полосу), но она упорно держала меня на расстоянии. Как я ни старался, мне не удавалось ее расшевелить. Она все норовила залечь на дно, будто железная затычка в ванне.
А потом, без всяких видимых причин, она прекратила пассивное сопротивление и перешла к активному. То есть просто встала и ушла. Это случилось сразу после того, как я вытащил ее к доске. Она нарисовала неведомую зверюгу, какого-то допотопного монстра. Должно быть, видела это чудище в Музее естественной истории. Знала ведь, что я его ТОЧНО не угадаю. А услышав мои варианты, надулась, сцапала сумочку и испарилась.
Джули нужна была отдушина. Она искала помощи, но не сумела ее принять. Видно, не вынесла накала. Иначе она нарисовала бы что-нибудь такое, на чем можно строить взаимопонимание. На чем можно строить доверие. Что-нибудь простое и понятное, ну хотя бы… собаку.
7
Джули
Люди – прямая противоположность пятнам: их замечаешь, лишь когда они исчезают.
Я уже упоминала (кажется, в первой главе), что меня не очень волновала физическая сторона нашего с Хэлом брака. И это правда. Вернее, мысль о том, что у нас не все в порядке, время от времени у меня мелькала, но я ни разу не позволила этой мысли задержаться в голове и почувствовать себя как дома. Я не давала ей перерасти в полноценную тревогу.
Подобные вспышки прозрения приходили внезапно и всякий раз выбивали меня из колеи. Наверное, это нормально, если брак длится не первый год. Сами знаете, как оно бывает: смотришь вместе с мужем фильм по телевизору, и вдруг вам обоим становится неуютно из-за жаркой любовной сцены.
Правда же, мы все иногда чувствуем, что от нас хотят больше, чем мы можем дать? В некоторые моменты просто нет сил на бурные эмоции, на страстные порывы. В такие минуты смертельно хочется запереться изнутри и повесить на дверь табличку: «Наши услуги временно недоступны. Будем рады обслужить вас позже».
Изредка все так делают, верно ведь? Разве вам никогда не случается притворяться, что вы поглощены книгой, или фильмом, или больным ребенком, потому что ваш партнер подстерегает вас в постели? Вы не болтаетесь по дому за полночь, со слипающимися глазами, выжидая, когда же он наконец сдастся, уснет и освободит вам путь? Вы не приподнимаете одеяло с осторожностью сапера, миллиметр за миллиметром, лишь бы не разбудить спящую половину? Ведь если он проснется, то потянется к вам и попробует растопить лед, которому вы почему-то не хотите дать растаять. Вы никогда не лежите к нему спиной, боясь шевельнуться и замерзая, замерзая? И не слышите редкое «кап, кап, кап» от постепенной разморозки собственного сердца?
Если сложить все моменты прозрения, то в сумме вышло бы солидное основание для треноги. Но к первой встрече с Артом я этого не сделала. Странно, если подумать, – обычно я не упускаю возможности поволноваться. Мой девиз: если ты переживаешь из-за чего-то, значит, ты готов все исправить. Исправить неладное – вот в чем цель. Переживания – не беда.
– Тебя что-то беспокоит? – спросила мама.
– Нет.
Вырвавшись от психоаналитика, я отправилась в мамино агентство. По пятницам я всегда заскакиваю туда на коктейли.
Моя мать – невозможная болтушка и великий эксперт по талантам. В театральных кругах говорят, что она чует талант за версту и сразу делает стойку. У нее есть особый дар, что-то вроде шестого чувства. Как только рядом с мамой оказывается одаренный человек, волоски у нее на руках встают дыбом, словно усики у насекомых. Реакция непроизвольная и совершенно непредсказуемая. Мама называет ее «мурашки на знаменитостей». (Ей-богу, не сочиняю. Сочинить такое мне не под силу.) Ее чутье давно проверено, и поэтому начинающие агенты в любой театральной тусовке так и косятся на ее руки. Из-за них маме приходится носить платья только с длинными рукавами.
– Я стою на страже секретов фирмы, – объясняет она. – По-хорошему, мои балахоны надо бы покупать за счет агентства.
Каждую пятницу мама и две ее партнерши, Триш и Марджи, устраивают проводы рабочей недели распитием бутылочки-другой. Ритуал давно сложившийся, и я обязана присутствовать, несмотря ни на что. Даже если мне не хочется. Как в ту пятницу.
– Я же вижу – что-то случилось, – не отставала мама.
– Ничего не случилось. Все нормально.
Мама расправила шарфик в стиле Айседоры Дункан (она фанатка шарфиков), отхлебнула шардонне и поверх бокала послала мне один из своих коронных взглядов. Не спешите с выводами. Это был совсем не такой взгляд, как вы подумали. У мамы в репертуаре много взглядов, но только не тот, что выражает материнскую тревогу. Маму не волновало, что что-то волнует меня. В ее глазах было одно раздражение. Мама на дух не выносит тревог, вот уже много лет. Она королева хладнокровия, по крайней мере внешне.
– Стрястись может что угодно, – часто повторяет она, щелкая пальцами прямо перед моим носом. – Р- раз – и все. Ты тут ничего не можешь поделать, так что просто прими все как есть.
Если сформулировать мамулино кредо в трех словах, эти слова будут «жизнь слишком коротка».
Жизнь слишком коротка, чтобы носить старое белье. Жизнь слишком коротка, чтобы пить разведенное молоко, чтобы покупать дешевое оливковое масло или дешевый телевизор. Пока я росла, жизнь была слишком коротка, чтобы тратить ее на беспричинные детские слезы, на капризных бойфрендов дочери, на предэкзаменационную панику. Я с этим смирилась. Когда в семье случается трагедия, например смерть отца, ваш взгляд на жизнь меняется. После папиного рокового приступа я поняла, что никакие мои неприятности не сравнятся с тем, что пережила мама. Что такое утрата купальника (или собственной рубрики, или страсти в браке) по сравнению с утратой мужа?
– Говорю же, мам, у меня все в порядке.
Мама направила взгляд на Триш и Марджи. Это был уже совсем другой взгляд. – Я просто устала.
Мои слова повисли в воздухе, а мама, Марджи и Триш тем временем обменивались красноречивыми взглядами. Они постоянно так делают. Эта троица напоминает мне детишек, которые изобрели тайный язык, якобы непонятный посторонним. «Она-фа врет-фа, дураку-фа ясно-фа!»
Язык взглядов, который они совершенствуют годами, зародился за их общим рабочим столом, круглым, громадным, погребенным под телефонами, папками, пустыми кружками. Из-за бешеного обмена взглядами над столом будто вихрится миниатюрный смерч. В этом смерче кружатся все тайны их клиентов: подающих надежды новичков, матерых профессионалов, опустившихся актеров, писателей – авторов единственного шедевра.
«Девочки» не меньше восьми часов в день висят на телефоне; в трубку они при этом говорят одно, но в
