Знаю, что вы сейчас подумали. Настал идеальный момент, чтобы сознаться. Выложить Джули все разом. Все равно разоблачения не миновать. А так у меня был хороший шанс, что Джули не станет очень уж шуметь из-за моего признания. Где-то пятьдесят на пятьдесят, совсем неплохо в нашем положении. Да я бы и сознался – правда, правда! Если бы только Джули в тот день не надела новое платье – шелковое розовое, с застежкой спереди. И если б я не уловил аромат ее свежевымытых волос. И если б в ту самую секунду она не подняла глаза к моим печальным, незадачливым висячим друзьям и не наградила их одобрительным кивком и улыбкой. И если б я не увидел краешком глаза какое-то шевеление под потолком, очень похожее на кивок в ответ. Это была мгновенная легкая дрожь – раз, и все. Но ей-богу, они шевельнулись!
Так что не судите строго. Да, я слабак. Может, даже эгоист (скотина, подонок, негодяй, и… спасибо, дорогой читатель, пока достаточно). Но я вдруг понял, что могу потерять гораздо больше, чем думал.
Мне показалось, что лучше будет оставить все как есть, пока Джули не узнает меня настоящего, в неадаптированной авторской версии. А там, глядишь, все решится само собой. А пока Джули будет осваиваться со мной, я потихоньку освоюсь с ней. Мне это тоже было очень нужно, ведь замученная и усталая Джули, которую я знал, даже близко не напоминала сирену, что разгуливала по моей мастерской с бокалом рождественского мерло в руке. Подозреваю, это был не первый ее бокал в тот день. У нее под поясом уже явно что-то плескалось.
На самом деле никакого пояса на ней не было. Джули-сирена вся состояла из нежных, непрерывных, волнистых линий. Шелк платья легко льнул к ее изгибам, как «форд-кабриолет» стелется по горному серпантину: повторяет все извивы, нигде не тормозя. Раньше я не замечал у нее таких форм. Каким-то чудом Джули за одну ночь вся обратилась в тело.
Она стояла напротив меня, за скамейкой. Я наливал вино, а Джули пыталась объяснить, зачем пришла. И врала напропалую, причем очень неумело.
По ее словам, она заглянула в мастерскую на удачу, «вдруг там окажется Гордон» (наверняка вранье), потому что «вчера где-то забыла солнечные очки, может, у него в машине» (точно вранье – очки сидели ободком у нее на макушке). И вообще, она надеялась застать тут Гордона, потому что после того, как они вместе побывали в моей мастерской, она «увидела его в новом свете» (а это, может, и правда). Она вчера послушала, что Гордон говорит про брата и «про то, какой он талантливый» (святая правда!), и только тогда поняла…
– …как я была к нему несправедлива!
– Ко мне?
– Да не к вам. – Она слегка смешалась. – К Гордону. Вас я совсем не знаю.
– А, ну да. Пардон. И что дальше?
– Вчера я увидела его с совсем другой стороны, и оказалось, что он очень чуткий и отзывчивый человек.
– Сначала, когда мы познакомились, я решила, что он… – Джули скорчила рожицу, потом вдруг осеклась: – Ой, нет. Наверно, не надо так говорить. Это несправедливо.
Джули рассеянно водила рукой по скамье, прослеживала пальцами трещины и выбоины, гладила приставшие кусочки глины и капли застывшей краски. Сейчас ее пальчики обводили большую выпуклую блямбу пролитой лазури. Завораживающее движение. Очень чувственное.
Я склонился к ней, чтобы подлить вина. Интересно, она сама-то знает, как чудесно пахнет?
– Говорите, Джули, не стесняйтесь, – подбодрил я. – Это Гордон связан профессиональной тайной. А вы – нет. Он-то психотерапевт, у него рот на замке. Но вы клиентка, вам можно не сдерживаться. Это очень естественно. Так что вперед. Гордон сказал бы, что это хороший знак. Здоровый. И потом, что вы можете сказать о нем такого, чего я сам не знаю?
И я опять подбодрил ее, на этот раз улыбкой. Она пригубила вино и улыбнулась в ответ. Губы у нее тоже были новые, под стать ее новым формам. Аппетитные.
– А вы ему точно не расскажете? – В ее вопросе было больше кокетства, чем тревоги.
Будь на ее месте любая другая женщина, я решил бы, что она со мной флиртует. А может, она и впрямь флиртовала (сам бог велел, с ее-то губами).
– Буду нем как рыба, – заверил я. – Слово скульптора.
Так себе клятва, конечно. Скульптор мать родную продаст за хороший камень. Но в тот момент я поклялся бы чем угодно, только б Джули не замолкала. Да и кто бы не поклялся! Все мы готовы с раскрытым ртом слушать чье-то лестное мнение о нас самих. Даже если (как в моем случае) собеседник и не в курсе, что делает именно это.
Джули понизила голос – напускала таинственность:
– Сначала я решила, что он просто хам.
– Гордон?
– Ну вот, так и знала, что лучше помолчать, – спохватилась Джули.
Признаюсь, я был в шоке. То есть я, конечно, подозревал, что поначалу показался ей слегка… необычным. Ну, может, не очень приятным в общении. Но чтобы хамом…
– Нет-нет, продолжайте, – произнес я вслух. – Я вас понимаю. Наверное, многие думают так же, как вы.
– Вполне возможно, – задумчиво согласилась Джули.
– Но ведь теперь я так не думаю. Гордон… он такой… Чем больше я с ним общаюсь, тем больше он растет в моих глазах.
– Теперь я поняла, что он очень меня вдохновляет.
– Он такой честный человек. Искренний, открытый. У вас замечательный брат, Арт.
Джули испустила долгий вздох, от которого у меня самого перехватило дух. Она как-то незаметно передвинулась ближе ко мне – так близко, что я мог сосчитать веснушки у нее под ключицей (четыре).
– Он вам правда нравится? – спросил я.
– Очень! Он такой умный. На меня столько всего навалилось, а он меня вытаскивает. Он очень интересный человек. И такой собранный. Такой ответственный.
Ее палец опять нашел застывший наплыв краски, этот голубой сосок. Она все дразнила его, трогала, теребила. Я верил всему, что она сказала обо мне. Каждому слову. И чувствовал, что бесповоротно, по уши влюбляюсь. В себя.
Взгляд Джули вырвал меня из любовного транса.
– А как он в вас верит, Арт! Мне это очень нравится. Он считает, что вы ужасно талантливый. – Она взяла мою руку и прижала к своей груди – пылко, настойчиво. – Он знает, что вы закончите все свои скульптуры. Даже и не сомневается.
– Не сомневаюсь… то есть не сомневается? – И вы их закончите! Я знаю! – Она уже готова была бороться за дело Гордона. Его вера стала ее верой. – И он в вас не ошибся. Теперь я это вижу.
Джули возвела глаза к моим подвескам, будто эти неподвижные чудища были ангелами, несущими благую весть.
– Он и в вас верит, Джули, – сказал я с еще большим жаром.
– Боже, правда?
– Конечно! Он говорит, что вы поразительная женщина. Он рассказал, какой путь вы прошли и как он уважает вашу стойкость… при том, что вам пришлось пережить…
– Правда?
Джули была в восторге, пока… – Нет, постойте-ка… Гордон говорил обо мне? С вами?
– Не совсем. Я понимаю, как это звучит, но…
