Рорвиг”. Он опять был приятно удивлён: рядом с телефонами её владельцев стояли имена — доктор Гуго Манфред и доктор Виктор Рорвиг. “Конечно, это не те люди, которые подписали договор с дедом, — подумал он. — Видимо, их сыновья, а скорее всего, внуки”. Хотя это и не имело для него никакого значения, но снова повеяло незыблемой швейцарской традицией, непоколебимой стабильностью.
Утром Макс позвонил Гуго Манфреду. Он услышал приятный вышколенный голос секретаря. Макс назвал своё имя и сказал, что хотел бы поговорить с доктором Манфредом. Его соединили.
— Здравствуйте, господин Адлер. Чем могу быть вам полезен?
— Я бы хотел встретиться с вами, доктор Манфред, по поводу акций “Эрдойль Гезельшафт”, принадлежащих семье Адлер.
— Простите, господин Адлер. Я как-то сразу не связал ваше имя с семьёй Адлер. Искренне рад разговаривать с вами. Где вы сейчас находитесь?
— В Женеве, недалеко от вас.
— Прекрасно. Мой компаньон Виктор Рорвиг и я будем счастливы видеть вас в любое время, которое вы сочтёте удобным. Если вы хотите приехать сейчас, то дайте нам два часа для подготовки документов.
У Макса возникло ощущение, будто собеседник только и ждал его звонка все эти годы. Никаких лишних вопросов, ни тени удивления, ни намёка на неожиданность или сюрприз. Искренняя готовность оказать услуги клиенту. Всё это говорило о высшем уровне профессионализма. Они договорились встретиться завтра утром.
Документы оказались в идеальном порядке и были быстро переоформлены на имя Макса. Итак, отныне Макс Адлер стал законным правопреемником деда Оскара и вступил во владение самым большим пакетом акций “Эрдойль Гезельшафт”. Он договорился, что один из владельцев фирмы сделает официальное заявление об этом в Вене и представит его в новом статусе Совету директоров и руководству компании.
4
Раввин Самуэль Маркус встретил Макса как старого знакомого.
— Рад видеть вас, господин Адлер. Надеюсь, моя скромная помощь была полезна.
— О да. Весьма полезна. Если позволите, я и в дальнейшем буду пользоваться вашими услугами и советами в делах, в которых не очень сведущ. А сейчас я бы хотел обсудить с вами ряд других вопросов. Во-первых, я хочу построить на новом еврейском кладбище в районе Симмеринг мемориал в память членов семей Адлер и Ландау, погибших в Маутхаузене. И буду признателен, если вы поможете с выбором места и порекомендуете хороших специалистов. Во-вторых, я хочу установить в вашей синагоге мемориальную доску с именами погибших. И в третьих, я намерен сделать пожертвование синагоге.
— Очень похвальные планы, господин Адлер. Что касается мемориала, то кладбище находится в ведении похоронного братства “Хевра кадиша”. Я свяжу вас с ними и уверен, что они отнесутся к вашему желанию с полным пониманием. В отношении мемориальной доски можете положиться на меня. И, разумеется, я вам искренне благодарен за намерение сделать пожертвование.
Совместное заседание Совета директоров и руководства “Эрдойль Гезельшафт” было назначено на десять часов утра в понедельник. По случайному совпадению, ровно два месяца назад Макс последний раз переступил порог компании. Утром того памятного дня ему пришлось перенести в машину личные вещи и сдать пропуск. “Всего два месяца, — подумал Макс, — а кажется, что мир перевернулся”. Он неожиданно быстро привык к своему новому положению, а главное — пропала бессонница, восстановился ежедневный распорядок, и снова обязательной рутиной стали холодный душ, утренняя гимнастика, вечерняя часовая пробежка по лесным аллеям. Возобновились и визиты к фрау Эльзе. Он вошёл в свою прежнюю физическую форму, что отразилось и на его внешности. Но всё же иногда перед сном, когда мысли вдруг переставали подчиняться логике и чувству реальности, в сознание нет-нет да закрадывалось сомнение: “А правда ли всё это? Не сон ли?” В такие минуты Макс включал ночную лампу, брал с тумбочки договор деда с “Манфред и Рорвиг”, пробегал его глазами, успокаивался и быстро засыпал…
Когда Франц Ленхард, сын Отто Ленхарда и глава венской адвокатской фирмы “Ленхард и компаньоны”, сообщил банкиру Клаусу Руппе, председателю Совета директоров, что их швейцарский партнёр намерен сделать важное сообщение на внеочередном заседании Совета, ему, естественно, был задан вопрос: “О чём пойдёт речь?” Ленхард, следуя инструкции Манфреда, ответил, что это касается кое- каких технических изменений в юридическом статусе пакета акций, принадлежащих швейцарской фирме. Подробности он не знал.
… До заседания оставалось несколько дней. Макс позвонил своему автодилеру и попросил подготовить “мерседес” последней модели, которым он решил заменить “ауди”. В четверг новый серебристый лимузин был доставлен к его дому. В тот же день он встретился с Гуго Манфредом, и они обсудили детали предстоящего заявления на Совете директоров. Было решено, что сначала Манфред сделает краткое информативное сообщение, во время которого Макс будет находиться в соседней комнате. И лишь после того, как Манфред назовёт его имя, Элизабет Боне, секретарь фирмы, пригласит Макса в зал. Он войдёт и займёт место, заранее приготовленное для него за большим овальным столом справа от председателя. Благодаря такому сценарию внимание публики не будет преждевременно отвлечено присутствием Макса и позволит ей без помех выслушать сообщение Манфреда.
Гуго Манфред позвонил в офис президента компании и попросил приготовить на понедельник два пропуска для сопровождающих его господина Адлера и госпожи Боне. Фамилия Адлер достаточно распространённая и поэтому секретарь Гельмута Келлера не связала её с Максом.
В понедельник без двадцати десять два лимузина одновременно подъехали к офису “Эрдойль Гезельшафт” и остановились на специальном паркинге для руководства компании. Макс, Гуго и Элизабет поднялись на десятый этаж на так называемом “президентском” лифте и вошли в зал заседаний Совета. Никто из сотрудников им не встретился. Гуго и Элизабет остались в зале, а Макс прошёл в небольшую смежную комнату, служившую для отдыха и частных бесед.
Ровно в десять появились члены Совета и приглашённые. Каждый занял своё постоянное место. Манфред, сидевший как вице-председатель рядом с Клаусом Руппе, попросил оставить свободное кресло по другую руку от него. В кратком вступлении Руппе сказал, что просьба о внеочередном расширенном заседании Совета поступила от фирмы “Манфред и Рорвиг”, которой принадлежит двадцать пять процентов акций компании, и предоставил слово её совладельцу.
— Господа, — обратился к собравшимся Манфред, — как вы знаете, наша фирма приобрела пакет акций “Эрдойль Гезельшафт” в 1938 году, что дало нам право занять пост вице-председателя Совета директоров. Все эти годы интересы фирмы в Совете представлял наш младший партнёр “Ленхард и компаньоны”. В действительности приобретение акций не было обычной финансовой операцией. Согласно договору между предыдущим владельцем пакета и “Манфред и Рорвиг” акции были переданы нам на хранение с условием вернуть их по первому требованию либо самого владельца, либо его наследников. Такой характер договора был обусловлен известными событиями в марте 1938 года. Я должен особо подчеркнуть, что юридическая сторона соглашения не противоречит ни швейцарским, ни австрийским, ни международным законам.
Манфред сделал паузу и вынул несколько листов из лежавшей перед ним кожаной папки. Напряжение в зале нарастало. Все понимали, что главное ещё впереди, и с нетерпением ожидали его.
— Владелец акций и почти вся его семья погибли в Маутхаузене, — продолжал Манфред. — Но его внук, к счастью, жив и недавно связался с нашей фирмой. Он представил все необходимые документы, не оставляющие сомнений, что является законным наследником и правопреемником своего деда. Вот договор о возвращении ему акций, о которых идёт речь, за вычетом пяти процентов, предусмотренных в виде гонорара “Манфред и Рорвиг”, - Манфред взял со стола документ и показал его присутствующим. — Я уполномочен сообщить уважаемому собранию, что отныне, согласно уставу компании “Эрдойль
