Соколиная книга

в рот —
органами звуча.

25 сентября 2008

Вызов

От тебя я письмо получил —
чистый лист —
ослепительно белый,
как дыханье в казенной ночи
или к сделке готовое тело.

Я на нем начертал слово «Да!»,
хоть себя ненавидел за смелость.
Испарились чернила.
Звезда
вместо них на листе загорелась.

Твое фото смахнул со стола.
Показалось, что ты побледнела…
За окошком осенняя мгла…

Да, я понял, чего ты хотела…

29 ноября 2008

* * *

Через полчаса мне уходить,
улетать, сбегать, перегорать,
забывать, бросать и не будить…
В общем, любовь предавать.

Через полчаса мне одному
те полжизни, что ты отняла,
в топку паровозную бросать.
Сердце отправляя на луну —
пусть мертвые хоронят мертвецов…

А я на самолете улечу.
Предавшие любовь —
пешком не успевают.

28—30 ноября 2008

Мне 22, я весь в губной помаде

* * *

Мне двадцать два.
Я весь в губной помаде
девчонок, что целуются, спеша.
Я как поэт —
извел пять тонн бумаги,
но как поэт
не сделал ни шиша.

Не потому ли по ночам мне верится,
что я смогу,
поднявшись спозаранку,
сдернуть с неба
Большую Медведицу
и подарить
Свердловскому зоопарку.

Сентябрь 1985

Это не о тебе

Л. Л.

Свои чувства, как зверя, затравливаю.
Сердце – не кубик Рубика.
Я тебя из себя выдавливаю,
как засохшую пасту из тюбика.

Боль, как крик в катакомбах, глушится.
Но все дальше от выхода ты.
На натянутых нервах сушится
душа, застиранная до дыр.

Только заново переиначивает
память-сводня
душу мою
и в лицо твое заворачивает
мое сердце, как в простыню.

Да! – Я ложью себя не унижу.
Да! – Хотел бы тебя вернуть.
Я теперь много больше вижу
глазами, плакавшими вовнутрь.

Я ведь помню тебя не миленькой
недотрогою в белом шарфе,
не женою в квартире маленькой,
где полы до смешного шатки.
Не вышептываюшей губами,
когда голос любви иссяк,
а разбитою женщиной,
с волосами,
нервно собранными в кулак.

Отдираю тебя…
Легче кожу! —
слишком присох к тебе.
Впрочем,
ты, наверно, несчастна тоже,
раз звонишь в середине ночи.

Давит плечи чугун утраты!
Только разве словами сказать?!
Больно.
В сердце моем распяты
любимой плачущие глаза.

1985

Игра

Лед на губах. В глазах.
Во все углы
вмерз лед. Чтоб не упасть – ни шагу.
Ты вышла из любви, как из игры
выходят иногда,
забросив шайбу.

Сегодня праздник льда в моей судьбе.
Проиграна любовь,
ты взмыла круто.
А я еще остался в ней сидеть,
словно наказанный на две минуты…

1985

* * *

Сегодня я понял, что тебя я люблю.
Это было как молния,
режущая ночами.
Словно ты падаешь, а я ловлю…
Но этого не было.
И мы молчали.

А было то, что, в халате стоя,
ты как будто от холода сжалась.
Я ж свои поцелуи глотал запоем,
чтоб, не дай бог,
тебе не досталось.

И как сам я себе изменял,
до сих пор еще поражаюсь,
но хлестала она меня —
босоногая эта жалость.

Может, это бы и забылось,
но уж так повелось меж людьми:
каждый!
хочет!
любви!
ненавидя в любви слово «милость».

Но входит оно любящей свекровью,
не давая побыть вдвоем.
И то, что в себе мы зовем любовью,
мы жестокостью в других зовем.
Ну а может быть, все и не так было,
не с такой уж щемящей тоской.
Только долго меня словами знобило:
«А я думала, ты не такой…»

А снилось,
ты падаешь,
а я – ловлю.
Или вместе с обрыва срываемся…
Сегодня я понял,
что тебя я люблю.
Сегодня я понял,
что мы прощаемся.

1985

Банально о самом банальном

Я знал, что больше женщин не увижу,
когда вошел на миг в глаза твои.
И сон пришел —
глухой и неподвижный,
когда за мной захлопнулись они.

Я жил тобой,
вместить пытаясь в строки
случайный поцелуй, связавший нас.
И не искал,
от счастья одинокий,
я выхода из этих долгих глаз.

Но я не знал,
как гибельны подушки
для чувства, что насущным хлебом стало.
Лишь наше сердце билось в наши души.
Я вскакивал,
а ты во сне стонала…

Проснись скорей —
мы будущее губим!
Верни меня.
Я в память ухожу.
Ведь я же на лице своем не губы,
а тот – потрескавшийся
поцелуй ношу.

1985

Обидное

Забыт я,
но, словно окалину,
меня нельзя стереть рукой.
Пусть даже я умру когда-нибудь —
такой – до одури живой.

Пусть солнце сгинет в серой вечности —
для всех моя любовь взойдет!
Лишь если вымрет человечество,
она от голода умрет.

Пока ж – аз есмь!
Имею тело.
И там тебя боготворю.
Хотя какое, впрочем, дело
тебе,
что я еще люблю?!

Гуляй с моими недрузьями.
Там, как и ты,
такие есть,
что, вылюбившись,
лечат память,
как неприличную болезнь.
Но ты, кто мною меж другими
любимой будешь,
как никто…
Ты все же вспомнишь мое имя,
хотя б —
как грустный анекдот…

1985

* * *

Снова эта весна налетела нежданно…
Неосознанных чувств разноцветная гамма…
И я снова бегу к тебе улицей детства.
И я вижу, я вижу глаза твои, мама…

И вот так год от года.
Из недр зимовьих
в атакующей лаве безумных и смелых
наступают деревья – в буденновках новых,
а зима отступает колоннами белых.

Молодеет природа, и мы молодеем,
ветер чуда гуляет по сонным аллеям.
Снова мысли стучат – не дождутся решенья.
Вот опять из весны мне пришла телеграмма.
Меня ждут мои взлеты,
открытья,
свершенья.
Я в весну побежал.
Ты прости меня, мама.

Вдруг сдавило в груди,
словно после ухода
любимой к другому – в конце романа…
…С каждой весной
все моложе природа,
с каждой весной
все белей моя мама.

1982

По поводу

…Кроме того, при этом сберегаются
леса нашей Родины, чистота ее рек,
озер, воздушного пространства…
ВТОРМА

Фантаз ии природы
не хватает
посреднику
меж ней и интеллектом.
Рассыпалась по крышам глуховато
и разложила небо в мокрый спектр.

Во весь эфир,
как вечный будетлянин,
утробу почвой вывернув наружу,
корнями в память проросла,
ветвями,
царапаясь,
ко мне полезла в душу.

Наивная…
Я слишком занят. Знала б,
куда ее мне? – разве в телевизор…
Насторожилась…
Желтой стелет вязью
в мое окно,
как будто в книгу жалоб:
«Для сохранения живой культуры,
загубленной с таким к себе