Соколиная книга

мне
из тех лет,
как из темных зацветших затонов…
а потом, оглянувшись, увидеть в окне

женщину…
Постороннюю. С кислой миной.
Которую не в состоянии для себя отменить.
О, как она умеет быть любимой,
и, плюнув в душу,
что-то в ней отмыть.

– Мы вряд ли снова встретимся.
Послушай,
сегодня мне что хочешь – по плечу.
Лишь пожелай,
пропью с тобою душу.
И совестью за это заплачу.
Любовь пытать – жестоко,
лучше тело
отдать на растерзанье палачу.
Ты слишком глубоко во мне засела.
Но я мужик.
И я тебя хочу!

Честнее так…
А жалости мне мало
к тем нам,
что до сегодня не дошли.
Хочу,
чтоб ты – сейчас – моею стала.
Но лишь ценой всех призраков любви.

1986

Настроение

Дождь.
Рояль расстроенный
выкаркивает гаммы.
Вышлепываю стойко
под сумасшедшим гамом.

В ночной сумятице,
средь прочих,
еще иллюзии пасутся…
Рояль – угрюмый переводчик
моего в тебе отсутствия.

…Словно сердце твое подслушиваю
или в душу влезаю вором,
и тоска на башку обрушивается,
как с веток дохлые вороны.

Наверно, все болели гриппом
и вот такой же хриплой грустью…
Твое лицо страдает – гримом,
мое – до хруста…

И почему-то так неймется
вбежать к тебе,
расправив плечи,
бить по роялю – чем придется…
За то, что дождь,
за то, что вечер.

1986

Зимние метаморфозы

Метель из улицы —
твоими волосами.
Снег – в душу, словно милое вранье.
Бегу туда.
Просвет между домами —
там – в глубине двора —
лицо твое…

Ты злая, ты холодная, ты снежная.
Ты маленькая, добрая и нежная.
Все врет метель! Ты добрая.
Ты злая.
Ты равнодушная.
А впрочем, я не знаю.

Забыть тебя! Я выдержу – я си…
Такси…
Плевать на все!
Такси, такси!

Выдергиваю дверцу из машины,
запалом сигаретку машинально.
«Поехали!» —
пока я не взорвался,
пока не передумал,
не остался.
«Куда везти?»
К сидению прирос.
«Куда везти-то, а?» —
«Что за вопрос?!
Конечно, к ней!

Туда, туда,
где в грубых вьюгах севера
совсем не помнит обо мне
очаровательная стерва.

К той, что не выбежит навстречу
и не всплакнет, когда уйду.
И даже не подставит плечи,
когда в бессилье упаду.

Которая меня погубит,
которую я погублю,
которая меня не любит,
которую я не люблю!..

Которую, остыв немного,
не пожелаю и врагу,
но не отдам ни злу, ни Богу.
Из-за которой все я вру…
В общем,
она самая земная,
самая мне нужная она». —

«Я не знаю, где живет такая…»

Вылез.
На дворе
стоит
весна.

1986

* * *

Прошу, не требуй,
чтобы я твердил:
«Навек! Не разлюблю!».
Незначащие фразы
уже я говорил и был наказан
тем, что любовь свою не сохранил.

Я не хочу загадывать – люблю!
И трезво знаю цену чувству этому.
Люблю тебя сейчас
и вот поэтому
не обещаю,
что не разлюблю.

1983

* * *

А ведь совсем необязательно
знать имя женщины любимой…
С влюбленных губ срывая зарево
той тайны, что неодолимо

рождает музыку,
подспудно
наружу рвясь души полетом.
И вот срывается посуда.
И вдребезги —
с хрустальной нотой!

С любимою, забившись в небо,
за первый поцелуй состариться.
Свою судьбу
рвануть за стебель,
чтоб в искушеньях не раскаяться,

чтобы желаньем моментальным
все объяснять,
не разломить зубами тайны
и музыки не расплескать,

чтоб, имя на губах почуя,
взахлеб над счастьем
замолчать…
Его – как женщину чужую —
случайной встречею назвать.

1986

Последняя любовь

С тобой ко мне приходит осень
в косых разводах журавлей.
И мы летим в густую просинь
сырых разлапистых ветвей.

И то не листья,
облетая, —
а годы хлещут по щекам…
Свою любовь оберегая,
влюбленными не выжить нам

там, где к бессмертию в нагрузку
природой заготовлен впрок —
с тоской рябиновой вприкуску
сирени горестный глоток.

1986

Расплата

А бабы какие любили его,
как взоры прохожих рыдали!
Как он дорожил…
Как терял их легко.
А как грациозно его покидали…

Потом забывали
и падали в ночь.
И только во сне навещали,
за ручку любовь приводя,
словно дочь,
в пропахшей духами печали.

Он чад целовал и, не зная в лицо,
на памяти не экономил.
На сердце надел золотое кольцо.
Во сне их всех перезнакомил.

И так с этим свыкся,
что перезабыл
и запах волос, и вкус флирта.
И вдруг в темнотище проснулся
и взвыл:
– Кого же из них
я любил-то?..

1986

* * *

Человек уходил из себя,
словно слезы
этих женщин,
растерянно глядя вокруг.
В переулке, споткнувшись о запах мимозы,
выронил сердце из рук.

И оно разбежалось стучаться и плакать
в наступившую память.
Забыв о толпе,
он случайную женщину,
взявши за локоть,
посадил вместо сердца, оторопев…

И, припомнив их всех, с кем расстался так
странно,
потянулся губами в пропавшую юность.
Женщин всех называл с грустной нежностью —
Анной…
Удивился и вздрогнул,
когда сердце вернулось.

И совсем не почувствовал боли вчерашней.
Подгоняемые сквозняком,
в переулке звенели шаги уходящие…

Он любил этих женщин потом.

1986

* * *

По городу темному,
всуе
запутавшемуся в веках,
бродят холодные поцелуи
на сетчатых
длинных ногах.

Идут в одиночестве шатком
и ночи,
под просвист теней,
себя раздают без остатка
и растворяются в ней.

А утром их нет.
И машины
вдыхают озябший бензин.
На улицах только мужчины.
И губы горят у мужчин.

1986

* * *

Поминки по себе отпраздновав,
иным наутро восстаю.
Свою любовь —
такую разную,
как фотографию твою,

рву пополам.
Навеки мы теперь
с тобою связаны. Прощай!
Вдвоем – и только —
всё мы вытерпим.
Лишь ты меня не забывай…

Твоей судьбы и мне соавтором
быть довелось. Благодарю!
Мой Бог,
к твоей слезе сосватаю
свечу заздравную свою.

1987

Почти ни о чем

Не пытайся проникнуться…
Чувства дистрофик,
от ощущенья весны – без ума.
А когда ты внезапно поймешь эти строфы,
у вас
уже будет зима.

Уже будет ребенок…
И в золоте света
мы пойдем с ним в диковинный сад…
А сегодня,
давая прощальное лето,
я зову тебя в свой
сердцепад.

Знаешь, сколько лежит их,
летит.
И растут еще…
Хоть срывай, хоть пинай ногой.
Без тебя мое прошлое было бы