— Ну, не психуй, Зая, — говорит он. — Ну, тридцать две штуки пропало. А мы плюнем и забудем. Нет, нет, это не все, что у нас было. Главное осталось — ты и я. А бабки я обратно заработаю. Пара командировок — и заработаю. Только хранить теперь будем в матрасе, да?
Он начинает подсоединять детонатор. Изолента перепуталась, склеилась в комок.
— Да, Зайка... Да, я тут почти кончил... Да...Все... Завтра вылетаю к тебе... Я ужас как тебя хочу...
Руки у него сильно дрожат, когда он распутывает изоленту.
Взрыв.
Кошку с котятами сдуло с крыши гаража, забросило через кирпичную стену на детскую площадку.
За стеной взметнулся клуб пламени и черного дыма.
Ахнуло эхо. Вылетели оконные стекла. Посыпался с неба исковерканный металл. Черной дрянью залепило песочницу, беседку, белье на веревке. Голуби взлетели к небу. Дети запищали. Мамаши заголосили, Побежали прочь с колясками.
Пожилой милиционер привел Степу в дежурку. На деревянном диване пусто. За стойкой сидит уже другой дежурный, не вчерашний. По телевизору показывают медленно говорящего что-то Ельцина.
— За вами приехали, — говорит Степе пожилой милиционер. — Вот здесь распишитесь.
На стойке перед Степой лист бумаги с каким-то неразличимым без очков текстом и ручка.
— Что это я п-п-подписываю? — спрашивает Степа.
— Что все изъятое у вас при обыске вам возвращено. Проверьте и подписывайте.
Отдает Степе очки, часы и бумажник. Степа расписывается.
— Все. Можете идти.
— Куда?
— Туда.
И показывает на дверь, у которой стоят Макс и Антон. Только теперь Степа замечает их и поворачивается к дежурному с мгновенно вернувшейся уверенностью:
— Здесь нет ключей от машины. Где моя машина?
— Без понятия.
— Но это машина моей внучки, я должен ее вернуть!
Макс поспешно подходит и берет Степу под руку:
— Папа, идем, идем, человек не знает, где ты бросил машину.
— Но кто-то же знает.
— Идем, дед, — Антон тоже подходит к нему, — идем отсюда.
Выводят Степу на улицу.
На улице светит солнце.
— Все, тетя Нина, — говорит в мобильник Антон, — мы его нашли. Живой. Сейчас приедем.
Они идут к машине Антона.
— Папа, ты хоть понимаешь, что мы все пережили?! — говорит Макс. — Ты сказал Нине, что приедешь, и она два часа ждала тебя, прежде чем разбудила меня. Я же обзвонил все больницы и морги! И тебя нигде нет. И вообще никаких сведений в этой средневековой стране ни у кого получить невозможно!
— Помолчи, Макс.
— Что значит «помолчи»?! Ты хоть помнишь, что сегодня открывается наш аукцион? И в такой день ты это устраиваешь! Тебе нельзя больше садиться за руль. И тебе совсем нельзя пить! Тебе же восемьдесят пять лет!
— Помолчи, ради Бога, — просит Степа и обращается к более спокойному Антону: — Антоша, этот дефолт к нам имеет какое-то отношение?
— Да. Идем, я потом тебе все расскажу.
— А если кратко?
— Если кратко, то получить недостающую сумму через аукцион теперь почти нереально. А давить на нас, чтоб мы вернули девять миллионов, будут сильнее.
За углом — переулок, который Степа видел из окна камеры. Толпа теснится у бакалейного магазина. Старуха все еще собирает с асфальта вермишель. Степа останавливается и смотрит на полуподвальные окна КПЗ.
— Папа, что ты стал? — тянет его к машине Макс. — Нам надо отсюда скорей уехать. Тебя выпустили за взятку. Антон дал дежурному триста долларов. Он еще может передумать. Предыдущий дежурный брать не хотел. Садись в машину.
— Подожди. Антоша, дай мне свою карточку, ту, с картинкой твоего «Толстоевского» и телефонами.
— Папа, садись в машину! — увещевает Макс.
— Оставь меня в покое.
— Папа, почему ты так со мной разговариваешь?
Антон вынимает из кармана и дает Степе карточку.
— Папа, почему ты всегда стремишься меня унизить? — обижается Макс. — И так всю жизнь. С детства! Но я уже пожилой человек! И между прочим, если б не я, тебя бы здесь вообще не нашли! Тебя нашли только потому, что я — гражданин Великобритании и позвонил ночью нашему послу. И он через ваш МИД связался с вашим МВД...
— Подождите, я сейчас, — говорит Степа и, не дослушав, уходит в переулок.
Приседает перед окном КПЗ.
На улице яркий свет, поэтому в окне ничего не видно. Степа видит Марину, только когда девушки подзывают ее и она подходит к окну. Марина пытается открыть форточку, но форточка наглухо забита гвоздями.
Степа прижимает карточку Антона к стеклу. Марина вглядывается в нее и кивает, запоминая телефонный номер «Толстоевского».
И Марина теперь верит, что у нее со знаменитым писателем Николкиным установились какие-то особые, доверительные отношения. Но это не совсем так. Мой папа каждой встречной женщине говорит, что он очень замкнутый человек и только с ней одной чувствует себя легко и свободно. И это действует на них неотразимо. Этих женщин, связанных с папой таинственной душевной близостью, — сотни. Папа их всех помнит и поддерживает с ними отношения годами и десятилетиями. И вовсе не потому, что каждая из них рано или поздно оказывается ему полезна. Он заранее об этом даже не думает.
Степа возвращается к машине.
— Макс, деточка, не сердись на меня, — говорит он.
— Папа, мне шестьдесят один год! — еще больше обижается Макс. — Меня тошнит, когда меня называют деточкой!
Машина едет по Тверской.
— Обижаться вообще-то должен не ты на меня, а я на тебя, — говорит Максу Степа.
— За что ты можешь быть на меня обижен?! За то, что я тогда остался в Англии? И тебе не стыдно?
— Нет, я не про Англию. Я о том, что в какой-то момент вы от меня отдалились. И ты, и Леша. Я даже не заметил, как это произошло. Но с какого-то времени вы оба перестали со мной разговаривать всерьез. И ты, и Леша. Вы перестали со мной делиться.
— Делиться чем?
— Своими мыслями, т-т-творческими замыслами.
- Папа, мы и раньше с тобой не очень делились. Мы никогда с тобой особенно не делились. Мы делились с мамой. Ты был слишком занят самим собой.
— Может быть, я не уделял вам д-д-достаточно внимания, но все равно между нами была душевная б- б-близость. А теперь... Ты мне так и не рассказал про свой новый спектакль. И Леша тоже ничего мне не рассказал.
— О чем он тебе не рассказывал?
