главных ролях.
— И каждый день дрожала бы, что тебя убьют, как Николкина?
— Танька, поверь мне, его убили не из-за Камчатки. У них просто мания величия. Им кажется, что весь мир крутится вокруг Николкиных. Но масштаб у них не тот. Камчатка — это, типа, целая страна, а Николкины рядом с ней (складывает пальцы щепоткой), типа, блохи.
— Не любишь ты их.
— Не люблю, — признается Павел. — Имею на это основания.
— А они талантливые.
— Поэтому я пытался им помочь. Я думал помочь им устроить в Шишкином Лесу музей. Но этому старому мудаку понадобился аукцион, и теперь все растащат, все уйдет за границу.
Лифт останавливается. Они выходят на площадку. За дверью квартиры слышны поющие голоса друзей Павла. Опять собрались. И опять весело.
— Николкины хоть знают, кто этот Петров, который все скупил? — спрашивает у Тани Павел.
— Разве это не твой человек?
— Почему мой?
— Они думают, что твой. А разве нет?
— Это смешно. Я сперва даже не знал, откуда он взялся. Сейчас уже выяснил. Это бывший кагэбист, всю жизнь за границей работал. Там какие-то немереные бабки и контакты в Кремле и на таможне, всюду. Возможно, что и к смерти Николкина он имеет отношение. Возможно, тот ему как-то насолил, и это — наказание.
Звонит в квартиру.
— И деньги с Николкиных тоже требует он? — спрашивает Таня.
— Не знаю. Но картины и вещи из их дома он не получит. Я за этим прослежу.
— Как ты проследишь? Все уже в его фургоне.
— Это технические детали. Открывает дверь квартиры.
Дружное пение теперь слышится громче. Банкир, раскинув для объятий руки, идет навстречу Павлу.
Из кухни высовывается его пятнадцатилетняя жена. По щекам ее льются слезы. В руке нож.
— Не пугайтесь, это я лук режу. Только что позвонили. Твоя лицензия! Твоя! Чего смотришь, королева камчатская? Иди, иди на кухню помогать!
Степа и Маша вынимают пачки денег из сейфа и укладывают в чемоданы.
— Ты уверен, что не надо никому говорить? — спрашивает Маша.
— Нельзя, Машенька, говорить. — У Степы перехватывает горло от сдерживаемых слез. — Потому что Петька там, у них.
— Что?! — вскрикивает Маша.
— Они п-п-потом дали ему трубку. Я слышал его голос. Если мы не привезем деньги к двум часам ночи, мы его больше не увидим.
— Куда это надо везти?
— В п-п-поле, на место, где разбился самолет. Они хотят убедиться, что нас только двое.
— Но туда не подъехать на машине, а здесь килограммов сто.
— Придется д-д-дотащить. Руки у Степы сильно дрожат.
Мой папа от природы не очень храбрый человек, но в жизни ему так часто приходилось бояться, что чувство страха у него постепенно притупилось. Поэтому, когда в восемьдесят втором году ему предложили поехать с выступлениями в Афганистан, он поехал.
2
Стоя в кузове грузовика, одетый в камуфляж семидесятилетний Степа читает свои стихи на летном поле военного аэродрома перед сидящими на земле и на броне танков солдатами. Слышен звук приближающегося вертолета.
Солдаты ржут и аплодируют. Рев пролетающего вертолета заглушает Степины слова.
— Эти мои стихи, — кричит в микрофон мой папа, — знакомы вам с д-д-детства. И с детства были знакомы в-в-вашим родителям. Я, деточки, уже очень старый человек. И я боюсь летать на самолетах. Но я к вам не мог не п-п-прилететь. Потому что есть у меня т-т-такая книжка — «Наша история».
Дружные аплодисменты.
— И здесь, на афганской земле, исполняя свой интернациональный долг, вы, деточки, вписываете в эту к-к-книжку новые страницы.
Аплодисменты.
— Страницы новых п-п-п-побед, — продолжает кричать в микрофон Степа, — в нашей борьбе за счастье всех народов нашей п-п-планеты. И разрешите мне закончить цитатой из себя самого: «Это наша история, и д-д-д-другой истории у нас нет!»
Громовые аплодисменты.
Степа с помощью солдат спускается с грузовика, пожимает руки офицерам, раздает автографы и направляется к ожидающему его газику.
— Браво! Браво! — хлопает в ладоши прикрепленная к Степе пухленькая офицерская жена.
— Спасибо, милая.
Она открывает перед ним дверцу газика и садится в него вслед за Степой.
— Послушай, деточка, а я т-т-т-тебя не очень обременяю? — спрашивает Степа.
— Ну что вы! Для меня это такая честь помочь вам, Сергей Владимирович! — радуется офицерская жена.
— Степан Сергеевич, — поправляет ее Степа. — Меня, Клавочка, зовут Степан Сергеевич. Можно просто Степа.
— Ох, простите, Степан Сергеевич! — смущается Клавочка. — Это я по инерции. Мы же Сергея Владимировича Михалкова ждали, а в последний момент Москва его на вас заменила. Вы уж меня извините.
— Да ради Б-б-бога. Меня с Михалковым часто п-п-путают. Наверное, потому, что он тоже заикается.
