— Чего стряслось, Пал Афанасьич?
— Дело, Тимофеич, первеющей важности.
«Неспроста прикатил… хитрый черт!» — подумал Илья Тимофеевич, неохотно выходя из дома. Он знал, что выйти нужно, потому что Ярыгин все равно не отвяжется.
Ярыгин уже сидел на скамеечке у ворот, положив руки на колени и тихонько пошевеливая пальцами. Илья Тимофеевич сел возле. Помолчали.
Вечернее солнце заплутало в нагромождении облаков и все никак не могло выбраться оттуда, как ни просовывало в редкие просветы свои лучи, похожие на косые пыльные столбы. Стороной шли дожди. Густые полосы ливня вдалеке размывали серо-синюю пелену туч и едва ползли вместе с нею. Где-то, должно быть, зз Медвежьей горой, лениво перекатывался гром.
Ярыгин сидел молча и неподвижно, словно окаменелый. Глаза его остановились на какой-то одной точке, будто прицеливались. Только пальцы по-прежнему извивались, словно обминали острые угловатые колени.
— Ты, Пал Афанасьич, уж не на богомолье ли собрался? — спросил Илья Тимофеевич, усмехнувшись. — Сидишь молитвы на память читаешь, что ли?… А меня на что-то из избы выманил…
Ярыгин очнулся. Глазки его засуетились, усики дрогнули.
— Ты, Тимофеич, насчет бригадки-то поразмыслил аль пока не прикидывал? — разрешился он наконец вопросом.
— Не прикидывал пока. А ты что, соображения имеешь?
— Вроде. — У Ярыгина дрогнуло правое веко и левый ус пополз вверх.
— Какие, любопытствую? — насторожился Илья Тимофеевич.
— Народу-то сколь в бригаду метишь?
— Говорю, не прикидывал.
— Так, та-ак… А ведь народишко, Тимофеич, отборный потребуется.
— Смекаю.
Да-а… человечков шесть, а то и восемь, — продолжал Ярыгин.
— Может, шесть, а может, и восемь, — согласился Илья Тимофеевич, косясь на собеседника и начиная понимать, к чему тот клонит.
Ярыгин сидел в прежней позе, внимательно разглядывая соседний тополь.
— Так, та-ак… А мебелишка-то из какого сортименту будет, смекнул?
— Это мне пока неизвестно, после решать будем, полагаю, на художественном совете.
— А-а…
Ярыгин неожиданно повернулся к Илье Тимофеевичу лицом, несколько секунд молчал, потом заговорил торопливо, вкрадчивым голоском:
— Я ведь что соображаю, дело-то к чему идет — умельство наше стародавнее раскопать, мебелишку такую стряпать, как при земстве, верно?
— Нет, брат, такую не пойдет, — решительно замотал головой Илья Тимофеевич. — Время нынче не то!
— Верно, верно, хе-хе! — захихикал, мелконько затряс головой Ярыгин, — прежде-то у дворянства-то взгляды на художество тонкие были, вкусы с подходцем; а нонче-то…
- А нынче, выходит, поиспортились малость вкусы-то, — перебил Илья Тимофеевич, — и тонкости той нету, и подходца не хватает… — Он насмешливо глянул в испитое лицо Ярыгина и, не скрывая неприязни, добавил — Тут, брат Пал Афанасьич, финтифлюшками не отделаешься, художество требуется. Не то что там дворянам твоим вихры-мухры разные!
— Вот и я про то же! — вывернулся Ярыгин и вдруг сжался весь, словно для броска. — Тут, окромя нас, стариков, никто не сможет, Тимофеич, никто! Слышишь, не сможет! — еще раз шепотом повторил он, нагибаясь к самому лицу Ильи Тимофеевича. — Ты мне там какое дельце в виду имеешь, бригадир? — пошел он наконец в открытую.
Илья Тимофеевич не ответил.
— Тут ведь что, Тимофеич, что главное-то! — заспешил Ярыгин. — Не только состряпать надо, отстоять требуется. Многие против нас попрут. У нас, сам знаешь, к чему привыкли: побольше да попроще, план подай! Наше художество не ко двору!
— Я, Пал Афанасьич, худого не скажу, — вдруг перебил Илья Тимофеевич, — только тебя в бригаду не предполагал. — Голос его прозвучал не громко, но твердо.
Ярыгин торопливо начал скоблить ногтями лоб.
— Это мало важности, что не предполагал, — не растерялся он, — я не в обиде, понимаю, ты думал, не соглашуся, ну а я… сам понимаешь, для общей пользы… Не постою, раз уж надобность обнаружилася!
— Обойдемся, говорю, — отрезал Илья Тимофеевич. — Хватит народу. Так что вот. Не к чему тебя отрывать.
Пальцы на коленях Ярыгина замерли, будто одеревенели. Некоторое время он сидел неподвижно, чего-то ждал. Минута прошла в молчании.
Солнце, по-видимому, окончательно провалилось в большое темное облако. Тревожно зашелестел тополь.
Ярыгин покряхтел, оглядел горизонт.
— Знать-то, погода переменится, ишь кругом затягáт, — вяло пробубнил он. — Да-а… хе-хе!.. Ты думаешь, Тимофеич, в бригаде вас с деньгой не облапошат, что ли? Держи карман! Это в приказе для красного словца насчет материальности брехнули; объедут на кривой, хе-хе! А Ярыгин что! Ярыгин не пропадет. На простой-то мебеляшке и заробить легче, гони знай. Кто при такой поспешной жизни красоту- то твою разглядывать станет? Хе-хе…
— Ты, Пал Афанасьич, вот что, — хмуро проговорил Илья Тимофеевич, — шел бы отдыхать. Да и мне недосуг.
— Гонишь? — насторожился Ярыгин.
— Советую.
— Неспокойно рядом с Ярыгиным? Хе-хе! — Ярыгин усмехнулся. Колючие зрачки его заметались из стороны в сторону.
— Разные дороги у нас с тобой, вот что! — Илья Тимофеевич встал.
— Ты про что это? — тоже поднимаясь, спросил Ярыгин.
— А про то, что ежели в похлебке, худого не скажу, собачья шерсть плавает, вкус шибко не тот.
Взгляды их встретились. Глазки Ярыгина сузились до предела. Они жгли ненавистью лицо Сысоева, человека, постоянно портившего ему, Павлу Ярыгину, жизнь. Ух, до чего ненавидел он это лицо, эти спокойные, с чуть заметной голубинкой глаза! Уничтожить бы! Раздавить!.. Вот бы праздник-то был!
— Зря ты, Тимофеич, хе-хе! — пробуя улыбнуться поласковее, зашевелил губами Ярыгин. Голова его медленно втягивалась в плечи. Пошарив для чего-то глазами в небе, он повернулся и зашагал прочь.
Илья Тимофеевич вернулся в дом и уселся за список. Пришел Сергей.
— Я, батя, Ярыгина сейчас встретил, — сказал он, через плечо отца заглядывая в список. — Идет, руками рассуждает чего-то; вид у него такой, будто у него не все дома.
Илья Тимофеевич усмехнулся:
— То еще не велика беда, кабы «не все дома»; беда — не знает, «куда из дому ушли»… Ты чего застрял на фабрике-то?
— С Озерцовой, с мастером нашим новеньким, разбирался. Не повезло девчонке, опять браку у нее напороли. У Тернина в фабкоме был, Ярцева там застал, так беседовали насчет перестройки.
— И много наперестраивали?
— Прикидывали кое-что, как будет.
— Молодцы перестройщики! — похвалил Илья Тимофеевич. — А еще про что?
— Да так… По партийной линии остальное…
— Перестройка-то, выходит, вроде по беспартийной линии?
— Да нет, зачем…
— То-то вот — зачем! На-ка смотри список по моей, по беспартийной линии. Добрая бригада будет?
