что началось на фабрике. Но как? Искренне или лишь в меру обязанности, долга? Долг… Разве может быть долг помимо души?
2
Большая работа Гречаника, которой он отдавал все свободное время, для которой жертвовал отдыхом, ради которой отказался даже от поездки в санаторий, завершилась. Он пришел к Токареву, положил перед ним папку чертежей и сказал:
— Вот, закончил…
Токарев слушал Гречаника, долго разглядывая чертежи. Потом сказал:
— С идеей согласен, с конструкцией — нет.
— Это надо увидеть в натуре, — доказывал Гречаник. — Мебель с большим будущим… Ее легко, просто делать, легко перевозить — в узлах, в деталях. А собирать проще простого…
— Мебель бедна! — стоял на своем Токарев.
— Я же говорю: надо увидеть в натуре… — Гречаник заметно волновался. — Сделаем образцы, обсудим и… на поток!
— В общем, так, — с улыбкой сказал Токарев, — разбежался и… бултых в воду? А потом?.. «Спасите! Тону!»?
— Я не понимаю… — Гречаник нервно заходил по кабинету. — Я не понимаю, Михаил Сергеевич…
— Ну, хорошо, допустим, я согласился, — продолжал Токарев, — согласился, жертвуя даже личным вкусом, но речь идет о крупном перевороте в специализации, и решать без министерства…
— Вот именно! — с некоторым злорадством подхватил Гречаник, словно только и ждал этих слов. — А разогнать бракеров, взломать годами сложившуюся систему — это без министерства можно! Это ваша идея! — Гречаник нервно стал собирать чертежи. — Я пошлю это в техническое управление министерства, но вопрос вначале поставлю на партийном собрании!
…Через час он уже говорил с Ярцевым, волнуясь и перескакивая с одного на другое:
— Где логика, где последовательность? Моя идея плоха только потому, что она моя? Почему мне не дают осуществить ее? Где логика, повторяю я?.. Я — рутинер, отсталый человек, топчусь на пятачке и обеими руками цепляюсь за старое, меня хлещут за это: «Ах такой, ах сякой!» Но вот я предлагаю переворот, революцию в технологии, в конструкции, и меня осаживают: «Стоп! Куда лезешь?»
Спор решился неожиданно. В номере технического журнала Гречаник наткнулся на статью. Она называлась «Мебель из унифицированных узлов и деталей». Он прочитал заглавие и остолбенел. Это же его идея! Его!.. В конце статьи говорилось, что на днях технический совет министерства одобрил новые типы мебели и что центральному конструкторскому бюро поручено разработать чертежи и технологию. Значит, Гречаник опоздал! Его опередил кто-то! Но разве это было важно сейчас? Разве дело в том, чья идея, а не в том, что она дает? Прилив бурной, почти мальчишеской радости охватил Гречаника.
Он вбежал в кабинет директора, размахивая журналом и выкрикивая восторженно:
— Вот! Читайте, черт возьми! Смотрите! Вот!.. Вот то самое, о чем я вам говорил, о чем вы спорили!
Токарев стал читать, удивленно взглянув на главного инженера: откуда, мол, такое неистовство? А Гречаник, волнение которого было очень велико, сам же мешал Токареву сосредоточиться. Он стоял сбоку и, водя пальцем по строкам, читал вслух.
Токарев так и не дочитал до конца. Он вернул журнал, сказал Гречанику:
— Мнение мое не изменилось, но за одно вот это ваше упрямство, за одержимость эту уступаю. Собирайте технический совет, решайте! Но… одного не уступлю: мебель должна быть красивая, богатая, великолепная! Слышите?.. Богатая при всей ее простоте. Иначе — отменю, и все.
Гречаник в тот же день собрал художественный совет. Члены совета к новшеству отнеслись настороженно. Илья Тимофеевич морщился, с сомнением качал головой и подергивал бородку.
— Больно уж просто что-то…
Но, выслушав обстоятельное объяснение Гречаника, скорее даже не объяснение, а взволнованный рассказ о новой мебели, обо всем, что откроется перед художниками Северной Горы, под конец даже грохнул кулаком по столу.
— Уговорил ведь, а? Уговорил, лешак задери!.. Извиняюсь за такие слова, конечно, Александр Степаныч. Давайте это дело нашей бригаде. Только уговор: делать станем с художественной фанеровочкой; коли уж новое, так до последу новое, иначе, худого не скажу, пятак нам цена!
3
Таня не знала, что делать.
После того как она окончательно поняла, в чем причина неудач, очень хотелось сразу пойти к Гречанику или даже к Токареву и просить их немедленно вмешаться. Но она представила себе, как будет жаловаться на Костылева, а Токарев, конечно уж, обязательно подумает, что она просто хочет избавиться от лишних хлопот. А Гречаник? Он давно уверен в том, что она не справляется по неопытности. Нет, ни к директору, ни к главному инженеру идти было положительно невозможно. Однако посоветоваться с кем-то было необходимо.
Из всех, кого Таня уже знала на фабрике, самым простым и доступным казался ей Мирон Кондратьевич Ярцев. Может, потому, что видела его в непринужденной домашней обстановке, когда он затащил ее к себе слушать музыку. А может… может, расположил к нему тот теплый и взволнованный рассказ о ней самой. И Таня решила идти к Ярцеву.
Работала она теперь во вторую смену, с пяти вечера, поэтому к Ярцеву пришла пораньше, за час до вечернего гудка. В его кабинете она увидела Алексея. Он только что, по-видимому, закончил разговор с Ярцевым, потому что, сказав свое обычное «Ясен вопрос!», пошел Тане навстречу. Глаза Алексея были радостные и какие-то особенно теплые. Он остановился возле Тани, будто хотел сказать что-то, но не сказал — только улыбнулся и вышел.
Таня села. Ярцев устремил на нее строгий взгляд из-под непривычно насупленных бровей и сказал, тоже строго:
— Вы, конечно, догадываетесь, о чем будет разговор?
— Я ничего не знаю, — растерянно ответила Таня, позабыв даже о том, что это она хотела говорить с Ярцевым, что потому и пришла к нему.
— Это обычная вещь — вы не знаете, а вся фабрика говорит, — все так же строго продолжал Ярцев.
— Но о чем?
— О чем? Вы, я вижу, не очень-то внимательны к тому, что происходит вокруг, товарищ Озерцова. — Голос Ярцева звучал все громче и все строже. — Известно вам, что Соловьев испытал сегодня свой автомат? Ах, нет! А вот я собственными глазами видел. Слышите? Видел! И… поздравляю вас! — Ярцев неожиданно протянул руку.
— Но причем же тут я? — спросила Таня, краснея и теряясь еще больше.
— Причем, причем! — нарочито грозно, на басах проговорил Ярцев. — Приказываю вам: радоваться — и никаких гвоздей! — На последнем слове голос его все же сорвался. Ярцев рассмеялся и, взяв Таню за обе руки, долго тряс их. — В общем, поздравляю! Автомат работает великолепно. Сам видел.
Таня тоже рассмеялась.
— А я поздравлений не принимаю, Мирон Кондратьевич. Повторяю, я тут ни при чем, — и тут же заговорила о том, ради чего пришла.
— Я за советом, Мирон Кондратьевич… В смене неблагополучно. И мне кажется… я отыскала
