Молодой полевой командир откинул голову и прикрыл глаза.
Он начал жалеть, что согласился на это путешествие, в тот момент, когда русский по имени Александр закрутил поворотный штурвал на входном люке. Но назад дороги уже не было. И надо было постараться не так явно демонстрировать страх.
Систему естественных тоннелей под Кавказским хребтом начали использовать еще в первую чеченскую войну. Тогда по заказу первого президента Ичкерии во Франции была изготовлена маленькая подводная лодка, способная перевозить до шести тонн груза, и через несколько границ доставлена в свободолюбивую республику. Аппарат курсировал между Грузией и засекреченной горной базой почти еженедельно, перевозя раненых командиров в одну сторону и оружие в другую. Естественно, что услугами подводной команды могли воспользоваться только очень богатые или авторитетные люди, простых же бойцов лечили в госпиталях, наспех оборудованных в пещерах. Где они в большинстве случаев заживо гнили и подыхали от элементарной антисанитарии. Но это совершенно не волновало «имамов» и «эмиров», вербующих боевиков сотнями и не испытывающих нехватки личного состава. Пушечного мяса всегда в избытке, стоит только поманить толстой пачкой американской валюты.
Подземно подводный путь функционировал без помех. Российские спецслужбы о нем и не догадывались. Только один раз случайно просочилась информация от обкуренного придурка, арестованного РУБОПом в Питере, но тогда боевики вовремя среагировали и вместе с обществом «Солдатские матери» за два дня добились его освобождения из под стражи в обмен на парочку заложников. Вдохновленные успехом истерички, составлявшие костяк организации со столь благородными целями, как поиск пропавших на войне сыновей, почувствовали запах денег и в дальнейшем уже беззастенчиво выполняли заказы своих ичкерийских друзей, переключившись с розыска солдат на гневные обвинения российской «военщины» в геноциде «маленького, но гордого народа». Заодно руководство этой общественной организации здорово поправило свое материальное положение. Председательница переехала из двухкомнатной «хрущобы» в престижную квартирку на Невском проспекте, а шесть заместительниц активисток — из коммуналок в «трешки» по индивидуальному проекту. При этом они не забывали верещать на всех углах, как над ними издеваются все кому не лень — от военных комиссаров до губернатора...
Мимо Вагита в кормовой отсек лодки протащили какой то провод.
Чеченец опять забеспокоился.
— Э, все нормально?
— Сиди уж, раз пришел, — невысокий механик украинец переключил тумблер на переборке, — и ничего здесь не трогай.
Вагит хотел грубо оборвать техника, но наткнулся взглядом на злые глаза Ахъяда.
— Не лезь к ним. Они свое дело нормально делают.
Лодку качнуло, где то в глубине корпуса негромко зажужжало.
— Помпа, — важно сказал Важа, для которого этот рейс был уже двадцатым.
— Зачем помпа? — спросил Вагит,
— Воду из машинного отделения откачивают.
— Что, корпус пробило?
— Э, зачем сразу корпус? — Ахъяд насмешливо посмотрел на взопревшего Вагита. — Надо так. На всех кораблях помпы есть. Вода через сальники гребного вала проходит. Если ее не будет, винт не станет крутиться.
Для молодого полевого командира такое объяснение было слишком мудреным и малоубедительным. Но он не осмелился возразить более старшему соплеменнику.
— Что у тебя с Типкоевыми произошло? — как бы между делом поинтересовался Важа.
— А что?
— Ищут они тебя, вот что, — Важа оскалился и сразу стал похож на шакала, вставшего на защиту своей норы, — говорят, что ты двоих из их семьи замочил. К старикам в Сержин юрт от них приходили.
— Нечего русакам служить, — огрызнулся Вагит, — за дело их порешили. Когда мы деревню брали, они дорогу хотели перекрыть. Вот ребята и не сдержались.
— Что, договориться не мог? — вмешался Ахъяд. — У Типкоевых сильный клан, тебе денег расплатиться не хватит. И говорят о тебе, что ты их расстреливал... Они могут отступные за кровь и не взять.
— Какая разница, кто расстреливал? Они в ментовке работали. Мне этого достаточно. У меня свой отряд и свои правила...
— Ну, смотри, — Важа пожал плечами.
— Наш тейп тоже не маленький, — раздухарился Вагит, — пусть только сунутся... К тому же они не вайнахи, а аварцы. И русакам давно продались... — новоявленный «волк ислама» уже забыл, как сам мечтал о комсомольской карьере и ради того, чтобы его заметили, за год до развала СССР устроил антирелигиозный диспут в поселковом клубе, пригласив туда же и муллу.
Мероприятие с треском провалилось. Никто, кроме Вагита и трех подобных ему придурков, на диспут не пришел. А потом и ВЛКСМ приказал долго жить.
— Его проблема, — решил Ахъяд и выразительно посмотрел на Важу. — Пошли, пожрем, что ли...
Антончик открыл было рот, чтобы грубо ответить наглому Курбалевичу, но тут сзади послышался шорох. У Валентина, сидящего напротив, исказилось лицо, и в тот же миг врача швырнуло вбок.
Дверь в кабинет была двойной и почти звуконепроницаемой, дабы не пугать сидящих в очереди случайным стоном какого нибудь особенно нервного пациента.
Рокотов это учитывал и потому работал спокойно.
Антончик впечатался в стеллаж и на несколько секунд выбыл из игры.
Курбалевич оказался проворнее. Узрев надвигающуюся фигуру, он веретеном скатился на пол, отпрыгнул к столу и схватил лежащий поверх бумаг скальпель.
— Не подходи, глотку перережу!
Короткое, но острое, как бритва, лезвие рассекло воздух...
Пришедший чуть раньше назначенного срока и дожидающийся приема украинский литературный критик Митяй Придаткин напрягся. Он приехал сюда на конференцию, организованную белорусским ПЕН клубом, вчера у него разболелся зуб, и друзья через главного врача шестой поликлиники договорились о визите к лучшему минскому хирургу стоматологу.
Митяй был худ, сутул, прямолинеен и излишне даже для жителя Западной Украины националистически настроен. Придаткин называл Льва Николаевича Толстого и Михаила Юрьевича Лермонтова «малоизвестными москалями письменниками», предлагал сжечь книги Гоголя и Шевченко за то, что те «сотрудничали» с русскими императорами, и кропал бесконечные романы эссе о тяжелой жизни украинской интеллигенции, отягощенные мистикой и многочисленными героями педерастами. Коих Митяй почитал за творческую элиту.
Итак, Придаткин услышал приглушенный выкрик и напрягся...
Рокотов плавно обогнул стоматологическое кресло и оказался напротив Курбалевича.
«К работе ножиком привычен, — Влад оценил стойку и движения противника, — не суперпрофи, конечно, но и не дилетант. Улица такому не научит. Десантура или морпех плюс последующие тренировки. Однако работает слишком зрелищно. Похоже на показательное выступление. Реального опыта немного, если он вообще есть...»
Валентин сделал парочку ложных выпадов. Биолог не стал контратаковать, а лишь уклонился от сверкающего лезвия, отступив на полшага назад и вправо.
Курбалевич немного осмелел, чуть присел и попытался достать Владислава широким маховым ударом по среднему уровню. У внезапно появившегося в кабинете человека руки были поставлены высоко, живот оказывался незащищенным, и Валентин намеревался вспороть противнику брюшину. Шести сантиметров лезвия для этого вполне достаточно. Следующим движением Курбалевич хотел вбить скальпель в шею согнувшегося раненого врага.
Рука беспрепятственно прошла половину траектории, и на мгновение Валентину показалось, что его удар достиг цели.
Но тут все изменилось.
