— Да, мог бы, — угрюмо согласился он. — Но я не смог бы вернуть бедняге ее любовь, а он жил только ею. Я мог бы лишь обречь его на муки бесплодной надежды и отчаяния, и так длилось бы до тех пор, пока он не умер бы от тоски. Не кажется ли вам, что более человечно было избавить его от этих страданий?
Эмма почувствовала, что к горлу подкатился комок, и быстро заморгала, стараясь не заплакать.
— Пожалуй, вы правы, — сказала она наконец. — Я, наверное, не в состоянии понять точку зрения Мэриан. Ей наплевать на собак, они для нее просто символ престижа, пока могут выигрывать призы.
— Похоже, мои усилия не увенчались успехом, — медленно проговорил он. — Вы все-таки не созданы для того, чтобы принимать худшие стороны вашей работы, как я уже вам, кажется, говорил. Ну, мне пора. Когда у вас выходной?
— По средам и через неделю — по воскресеньям после полудня, в том случае, если не надо оформлять родословные. А зачем вам?
— У меня есть желание продолжить наше знакомство, разве не ясно? Вас это удивляет?
— Представьте себе, удивляет, причем довольно сильно. Вы не похожи на человека, которого интересовали бы неопытные молоденькие девушки.
— Вы мне вовсе не кажетесь такой уж неопытной, Эмма Пенелопа. Напротив, я думаю, что для человека вашего возраста вы знаете так много, что я мог бы у вас кое-чему поучиться.
— Вы смеетесь надо мной!
— Возможно, но только самую малость, пусть вас это не беспокоит, — ответил он. — Вас подвезти в Эрмина-Корт? Мне по дороге.
Эмма пожалела, что он не послушался и не высадил ее у ворот, как она просила, потому что, когда она вышла из машины у дома, то увидела на лице Мэриан, спускавшейся по ступенькам, выражение удивления и досады.
— Ты даром времени не теряешь, — фыркнула она, раздраженно выхватывая у Эммы сверток, полученный в аптеке.
— Я хочу, чтобы эту солому убрали сегодня до ленча. Макс, раз уж ты заехал, может быть, выпьешь чего-нибудь?
— Спасибо, мы заходили в бар в Плоуверс-Грин, и мне уже пора, — ответил он, а Эмма подумала, что с его стороны вряд ли было тактично упоминать об этом, принимая во внимание ясный намек Мэриан на то, что она пренебрегает своими служебными обязанностями, проводя время без дела.
— Понятно… Макс, может быть, у тебя найдется минутка посмотреть щенков? В конце недели повторная прививка, — попыталась остановить его Мэриан, когда он садился в машину.
— Извини, у меня сейчас нет времени. Эмма сказала, что никакой реакции нет, так что они могут подождать до пятницы. Пока! — бросил он и уехал.
— Уж не пытаешься ли ты завлечь Макса? — тихим голоском поинтересовалась Мэриан, прежде чем Эмма успела улизнуть на псарню.
— Конечно нет, какая нелепость!
— Действительно нелепость. Но, знаешь, ты была бы не первой. Макс, когда хочет, может очаровать кого угодно, а с такими девушками, как ты, все получается просто.
— Что вы имеете в виду?
— Ничего. Но тем не менее постарайся запомнить, что право на внимание со стороны мистера Грейнджера в первую очередь принадлежит мне, а он, я думаю, знает, что ему выгодно. Ну, принимайся за работу, а то опоздаешь к ленчу.
На следующей неделе должна была состояться выставка в Уилчестере. Предполагалось, что Флайт может получить там еще один диплом и стать победителем среди собак своей породы, поэтому Эмма терпеливо работала с ним. Победа Флайта была необходима, чтобы утвердить репутацию питомника, но девушкой руководило и другое чувство. Ей хотелось, чтобы он достиг высшей награды еще и потому, что, хотя ее права на пса и были весьма сомнительны, душа его принадлежала Эмме, он полюбил ее так же, как она его. Он ждал ее так же, как бедняга Корри ждал Мэриан, но не с отчаянием, а с любовью и доверием в глазах; он замечал каждое ее движение, его настороженные уши ловили малейшее изменение в ее голосе, каждая линия его великолепного тела выражала готовность сделать все, чтобы она была довольна.
Эмма любила ранние утренние часы, когда она проводила лучшие тренировки, уверенная, что Мэриан еще в постели. Она сбрасывала сандалии и наслаждалась прохладой влажной травы под ногами, иногда принималась даже танцевать, а пес прыгал вокруг нее, разделяя радость этих утренних встреч.
Она уже дня два предавалась этой невинной детской забаве со времени последней встречи с Максом Грейнджером, и когда однажды утром чей-то голос неожиданно окликнул ее с соседнего поля, девушка вздрогнула и виновато остановилась. Мысль о том, что кто-то чужой мог видеть все эти антраша, смутила ее.
— Кто… кто это? — отозвалась она и поначалу не узнала человека, одетого в бриджи и резиновые сапоги, прислонившегося к стогу сена.
— Всего лишь я. Наблюдал ваше прелестное представление. Вы часто этим занимаетесь? — спросил Макс Грейнджер, направляясь к разделявшему их забору.
— Привет, Макс! — закричала она и побежала ему навстречу, ей почему-то показалось вполне естественным и ничуть не странным, что он оказался здесь в этот час.
— Скажите на милость, что вы делаете тут в такую рань? — спросила она, облокотившись на забор и подперев голову руками.
— На ферме у Гиббинса заболела корова, отсюда и соответствующая экипировка — сапоги и все прочее, — ответил он, кивнув головой в направлении фермы, находившейся в отдалении позади него. — А теперь скажите мне, пожалуйста, Эмма Пенелопа, что заставляет вас восторженно скакать и прыгать в такое время, когда приличные юные леди нежатся в постели?
Сейчас он выглядел по-новому и был, пожалуй, пугающе привлекателен, несмотря на то что его волосы были в беспорядке и побриться он сегодня не успел; однако голос его звучал по-прежнему, с ленивым смешком, с легким намеком на раскованность, которая в любой момент могла исчезнуть и уступить место колкости.
— Я слишком забылась? — спросила она с таким искренним беспокойством, что он откинул назад голову и расхохотался.
— Да нет же, дитя вы этакое, вы были веселы, естественны и просто очаровательны, — сказал он и довольно улыбнулся, увидев, как краска заливает ей лицо. — Вы, похоже, не привыкли к комплиментам, мисс Клей, — поддразнил ее он. — Неужели тут нет ни одного молодого человека, который говорил бы вам приятные слова?
— Нет, я не пользуюсь успехом у молодых людей, а те, кого я знаю, не привлекают меня, — ответила она.
— Ого! Так вы, стало быть, мечтаете, чтобы вас полюбил человек постарше?
— Конечно нет! Я вообще не думаю о любви.
— Неужели? Это, милое мое дитя, весьма скоропалительное заявление, что-то вроде вызова, а впрочем, может быть, вы это нарочно.
Этот человек способен кого угодно привести в замешательство, подумала Эмма, снова возвращаясь к своему обычному поведению в присутствии почти постороннего человека, а он продолжал смотреть на нее каким-то странным взглядом.
— Если вы увидели в моих глупых словах что-то такое, чего там вовсе не было, мистер Грейнджер, то постарайтесь об этом забыть, — сухо сказала она.
— Господи! — воскликнул он. — Что заставило вас вернуться снова к роли исполнительной работницы?
— Ну, я же действительно на работе, и мне пора идти выпускать собак на прогулку и готовить им еду. Пойдем, мой милый, мой золотой, мой хороший Флайт, ты, наверное, проголодался. — Пес подпрыгнул и лизнул ее в лицо. Несколько секунд его голова касалась ее груди с такой нежностью, что смех в глазах Макса исчез.
— Значит, это он — ваша любовь? Он и все остальные, которым вы отдаете свое сердце. Но это не может продолжаться всю жизнь, — сказал он, а она испуганно посмотрела на него снизу вверх.
